Блоги

Памяти Льва Мнухина

(7 голосов)

В этом году исполняется 30 лет со дня открытия московского Дома-музея Марины Цветаевой. Мы благодарны Ирине Михайловне Невзоровой, члену Союза писателей Москвы, за предоставленный материал о том времени, о легенде цветаеведения - Льве Абрамовиче МНУХИНЕ.

НА ФОТО:

Освящение Дома-музея Марины Цветаевой. 20 июля 1992 г. Фото А.В. Ханакова.

Лев Мнухин — в верхнем ряду посредине (над А.И. Цветаевой)
 

Памяти моего шефа Л.А. Мнухина

 

В 1992 г. готовили к открытию московский Дом-музей Марины Цветаевой – в преддверии 100-летнего юбилея Поэта.

…Несколько лет, приходя на улицу Писемского (в Борисоглебский переулок), я бродила вокруг дома, полностью выселенного, помещенного в леса. Изучала все углы дома, о котором я совсем мало знала. Но знала точно, что я должна там работать, хотя и инженер по профессии (выпускник Московского инженерно-физического института – МИФИ).

С «парадного» входа я туда попаду или с «черного»? – ведь у меня нет высшего гуманитарного образования… (какова же была моя радость, когда я узнала, что Лев Абрамович тоже имеет «высшее техническое» – Московский энергетический институт).

В преддверии открытия Дома-музея проходил ряд субботников, там состоялись мои первые знакомства с будущими сотрудниками музея. И тогда я впервые услышала имя Льва Абрамовича Мнухина.

…С тех пор его имя витало в воздухе, как когда-то для М.Цветаевой – имя Наполеона. Вскоре я поняла, что Л.А.Мнухин – очень серьезный человек в цветаевском мире. Но как попасть к нему в соработники, в сослужение? Не зазорно быть и на посылках у человека, который служит Марине Цветаевой, ведь у меня нет «высшего гуманитарного». Единственный мой «козырь» был в том, что, в отличие от гуманитариев, я не боялась компьютера и была направлена в «компьютерную» (будущий Издательский отдел).

20 июля 1992 г. на освящение Дома прибыли сестра Поэта – Анастасия Ивановна Цветаева, ее внучка Ольга Трухачева и ее правнуки. Затем был 100-летний юбилей Поэта, торжество в Пушкинском музее, открытие Цветаевской выставки из частного собрания Л.А.Мнухина.

Практически всех сотрудников Дома-музея определили в экскурсоводы, ибо наплыв посетителей был огромен – от пенсионеров до школьных групп. Пришлось в спешном порядке штудировать содержание экспозиции, вплетая его в творческую судьбу Поэта. Лирика и романтика отошли на второй план.

1990-е годы – первые годы существования Дома-музея Марины Цветаевой… Конечно, это были тяжелые постсоветские годы, каждый выживал как мог... А в Доме-музее в эти первые годы был общий стол, устроенный в подвале. В обед каждый вынимал – кто чем богат, в огромной кастрюле варилась картошка «с намеком на мясо»…

Вместе с тем, 1990-е – праздничные, счастливейшие годы для цветаеведов, для всех тех, кто жаждал читать и узнавать о любимых «запрещенных» поэтах и писателях. В 1990-е годы вышла благодаря трудам Л.А. Мнухина и Л.М. Турчинского книга «Воспоминания о Марине Цветаевой» (1992); благодаря трудам В.К. Лосской, Т.Л. Гладковой и Л.А. Мнухина – ценнейшая «Библиография» М. Цветаевой (1993); благодаря трудам Л.А. Мнухина и А.А. Саакянц – трехтомник «Сочинения» М.Цветаевой (1990–1993) и первое «Собрание сочинений» М. Цветаевой в семи томах (1994-1995). Благодаря трудам Е.Б. Коркиной начинает выходить «Неизданное» – «Сводные тетради» М. Цветаевой (1997) и «Семья: история в письмах» (1999); благодаря трудам О.В. Степановой и И.Ю. Беляковой начинает выходить «Словарь поэтического языка М.Ц.» (1996). И др.

…Торжества прошли. Начались трудовые будни… Я уже привыкла выполнять различные компьютерные «послушания». Спустя некоторое время Л.А. обратился ко мне с просьбой напечатать какие-то тексты, содержание которых мне показалось крайне интересным. Это были фрагменты будущей Хроники:

Русское Зарубежье: Хроника научной, культурной и общественной жизни: 1920–1975: Франция. В 8 тт. / Под ред. Л.А.Мнухина в сотрудничестве с Т.Л.Гладковой, Т.И.Дубровиной, В.К.Лосской, И.М.Невзоровой, А.И.Серковым, Н.А.Струве. – Париж: YMCA-Press; М.: Русский путь. 1994–2002 гг.

В указанном восьмитомнике представлена подробная летопись жизни русской эмиграции во Франции, составленная по материалам эмигрантских периодических изданий. Более 40 000 событий, выстроенных в хроникальном порядке, день за днем отражают практически все сферы деятельности одной из самых значительных русских диаспор. Справочный аппарат составил содержание 4-го и 8-го томов. В него вошли указатели: именной, предметный, периодических изданий, топографические указатели, адресный справочник по "Русской Франции", хронология русского кинематографа, библиография.

Проект Хроники Л.А. в то время «пробивал» в неведомых мне инстанциях. Вскоре он предложил мне подключиться к проекту; я с радостью согласилась, еще не предполагая, что эта работа определит вектор всей моей дальнейшей судьбы. Работа над восьмитомной Хроникой заняла десять лет (1993-2002). Заметим, что Марина Цветаева, прожившая во Франции с 1922 по 1939 гг. (17 лет), является одной из героинь указанной Хроники.

С целью сбора информации необходимо было работать в Отделе русского зарубежья РГБ, где хранились комплекты газеты «Последние новости». И отныне я уже занималась своим любимым делом – писанием. Шевство надо мной было поручено Татьяне Ивановне Дубровиной (Танечке), много лет знающей Л.А. и его музей, редактору «Каталога» указанной выше выставки и редактору будущей Хроники. Вскоре к проекту подключились Тамара Николаевна Полуэктова (Томочка) и Галина Сауловна Бернштейн (Галочка). Для них Л.А. Мнухин стал «Левой». Но для меня он всегда был Лев Абрамович, даже когда я стала «Иришкой» и «Иркой».

Весной 1994 г. Л.А. подарил нам – мне и Татьяне Дубровиной – «первый Париж». Он был незабываем. О «первом Париже» можно написать книгу. Но книга была бы не о шедеврах парижской архитектуры и собраний живописи. Шок от свидетельства того, какую Россию мы «потеряли» (по М. Волошину – «распяли») был слишком силен для меня. В этом шоке я пребывала весь «первый Париж», красоты города – «каменной симфонии» – открывались мне, как в сновидении.

Книга была бы о том, каково оказаться зрелому и не праздному человеку на другой планете среди инопланетян, или в зазеркалье. При этом нам не позволительно было расслабляться, как любопытным, наивным туристам, ибо мы постоянно общались с «коллегами». Зазеркалье, в которое, как котят в воду, погрузил нас Л.А., было не простое, а многослойное: парижане, русские эмигранты первой волны, прочие эмигранты…

Каждый день мы с Таней подсчитывали количество «проколов», совершенных за день. А за ужином обсуждали с Л.А. дневные впечатления, плакались «шефу»». Л.А. незаметно выводил нас из трудных ситуаций с помощью шуток, или утешал самокритикой: «Ну, вот я – уж сколько лет изучаю французский, и сколько раз бывал в Париже, и на практике применять язык приходится, а до сих пор... еле-еле. Ну, нет таланта к языкам!»

Пару слов о юморе и шутках Л.А. Он обладал дъявольским чутьём. И чувствовал назревающий конфликт или неловкость; мог рассказать сходу придуманную историю, якобы случившуюся с ним, или переделать известный анекдот для попадания «в точку». Смех всех снова объединял, и – снова за работу (или – за отдых).

Вот одна из его парижских шуток:

– За что я люблю Париж: в Москве мне место в транспорте уступают порой, глядя на седые волосы. А здесь на Плас Пигаль (Квартал «красных фонарей» в Париже. – И.Н.) «дамочки» визитки в руку незаметно суют.

А вот и печальная «шутка» Л.А., ведь «в каждой штуке лишь доля шутки»:

– Беда не в том, что человек стареет, а в том, что при этом он душой-то молодым остается.

Созидательной энергии Л.А., казалось, не будет конца…

Незабываема первая поездка с Л.А. в Русский дом в Сент-Женевьев-де-Буа, и русские могилы. Наш проводник, привезший нас в Русский дом, Александр Александрович Поленов-Лямин (Шишок), художник, ухаживающий за могилами на Русском кладбище, пел в церковном хоре, – потому спешил к началу литургии. Обед в общей столовой Русского дома, незаметное наблюдение за стариками и старушками, будто сошедшими с дореволюционных фотографий... По русскому кладбищу водил нас тоже «Шишок».

Визит к Татьяне Алексеевне Осоргиной, живущей в маленьком домике в Сент-Женевьев-де-Буа. Она говорила о своем покойном муже, М.А. Осоргине, что он – лучший русский зарубежный писатель, но пока не открыт и не оценен.

Перечислять «приметы» М.Цветаевой, распростертой по просторам Евразии и подаренной нам Львом Абрамовичем, можно долго… Так, ее стихи привели нас в Руан, к месту гибели Жанны д’Арк, на площадь старого рынка, где ныне высится храм в виде шлема…

 

…И был Руан, в Руане – старый рынок.

Все будет вновь: последний взор коня,

И первый треск невинных хворостинок,

И первый всплеск соснового огня…

(«Руан», 1917)

 

…Самый сильный «культурный шок» случился со мной, когда я впервые услышала русскую речь той России – от русских эмигрантов первой волны, вывезенных из России детьми, и их потомков. Они, даже когда «болтают» о пустяках – не болтают, а говорят: русская речь выходцев православной России, полная достоинства и спокойствия, она отражает их внутреннее состояние и внутреннюю культуру.

Кратко и точно общие мысли выразил Виктор Леонидов, певец русского изгнания и его знаток, кандидат исторических наук, сотрудник Дома Русского Зарубежья:

 

…Я наслаждался старой речью,

Конечно, нашей, но другою…

 Только поживя в Париже – в русском Париже, среди русских людей, не пожелавших когда-то стать «советскими» – я узнала на практике, как начинается воскресный день у русского (читай – православного) человека. Он начинается с литургии, с благодарения Богу за все дни недели. Одни из таких людей – профессор, руссист Вероника Константиновна (1931–2018) и профессор, протоиерей Николай Владимирович (1929–2017) Лосские, друзья и помощники Л.А.Мнухина, ставшие нашими общими друзьями.

А нашим ангелом-хранителем в Париже была Татьяна Львовна Гладкова (Танечка), сотрудник Тургеневской библиотеки.

После жития в «очагах» русской культуры я, наконец, поняла, откуда у Мнухина столько такта, деликатности, вежливости, сдержанности, терпеливости в отношениях с людьми. То, что я «проходила» и открывала для себя в ходе наших поездок, у Л.А., видимо, было уже в прошлом. Я же напоминала себе леди Дулитл из пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», с ее тявкающим английским, оказавшуюся с фиалками у «храма искусств»: нас, советских граждан, с упрощенным взглядом на бытие, выпустили в мир Божий. Почувствовать сердцем духовную культуру эмигрантов первой (первой!) волны пытался и Виктор Леонидов:

 

…Но как поймать, как уловить

И как мне заглянуть в глаза

Им, всё сумевшим пережить

И не вернувшимся назад…

 

И дальше:

 

…Лишь с верой в звон колоколов

Они несли свою страну

Среди чужих полей и слов.

 

Удивительно, что они не чувствовали ни капли злобы в отношении нас, прибывших оттуда, из страны, где с них сорвали погоны, лишили званий, места, имущества… главное – Родины. И возвращаясь обратно, домой, в Россию – куда они не могут вернуться, ибо «нельзя вернуться в дом, который срыт» – я возвращалась иной: счастливой, что меня не постигла их участь, но растревоженной и готовой к дальнейшему созиданию, чтобы хоть чуточку загладить вину перед ними – сохраняя их наследие и память о них. Для этого, думается, Л.А.Мнухин и возил нас в «Россию, которую мы потеряли».

 

После «первого Парижа» была и «первая Прага», исхоженные вдоль и поперек, согласна «приметам» М.Ц. – строкам ее стихов и дневников.

В Чехии, где живут братья славяне, большая часть старшего поколения знает русский язык (учили в «советские» времена согласно школьной программе). По тому, скрывают они это или, напротив, заговаривают с тобой, заслыша русскую речь, сразу понимаешь отношение к России, преломленной в русских людях и русской культуре.

Подарком судьбы, точнее – подарком Л.А., было наше проживание в период командировок в самом сердце старой Праги – Клементинуме (это комплекс зданий в стиле барокко, выстроенный для иезуитского коллегиума, где сегодня расположена Национальная библиотека, в том числе архивохранилице русской зарубежной периодики).

Мы жили в аппартаментах, предназначенных для командировочных, со сводчатыми потолками и гулким эхом за окном. По соседству с Карловым мостом! Мы не приезжали на полчаса с группой туристов, чтобы пройти по Карлову мосту. Мы с ним прибывали каждое утро, день, вечер и ночь, – по месяцу. Через Карлов мы ходили за продуктами в гастроном. Мы выходили на Карлов в грустный момент послушать Влтаву (благодаря волнорезам ее голос звучит всегда). Мы полюбили Прагу как центр мироздания. Мы не переставала удивляться – как, зачем, для чего, ради чего М.Ц. ее покинула?

Вы спросите: где же здесь Лев Абрамович? Он всюду! Он идет впереди… Перво-наперво к Брунсвику, к рыцарю, стерегущему реку (он, действительно, очень похож на М.Ц.). Л.А. ведет нас в монастырь Мальтийского ордена («Серебряной зазубриной / В окне звезда мальтийская…») Его первого встречают лаем вшенорские собаки; он первый обнаруживает грибы, пра-пра-пра-внуков тех грибов, которые собирала по вшенорским лесам М.Ц.; показывает дом, где родился Георгий Эфрон… Он открывает-дарит нам цветаевскую Чехию – и не скрывает радости дарителя.

Однажды, сидя на пригорке, восторгаясь, вслед за М.Ц., холмами и речкой Бероункой, мы услышали голос Тамара: «Позвольте, но ведь наша Романка ничем не хуже!..» И по возвращении в Россию мы поехали в деревню Романка… Где кроме ландшафтных красот, действительно, не уступающих вшенорским, нас встретила русская печь, стада коз и баранов и русский хлебосольный прием супругов Полуэктовых.

Особый колорит в пражские поездки, организованные Л.А., вносила семья Ванечковых, страшно любивших «Леву», а «Лева» – Ванечковых: Мирко Ванечек (крупный специалист по земным недрам, выпускник Уральского горного университета, член-корреспондент Пражской академии наук) и его жена, цветаевед Галина Борисовна Ванечкова (Галочка, наша уралочка) – автор книг о пребывании М.Ц. в Чехии, организатор Цветаевского общества в Чехии и открытия доски М.Ц. на Шведской улице в Праге и т.д. и т.п.

Галочка приносила нам в библиотеку горячий, испеченный ею штрудель, приглашала домой, посвящала в свои творческие проблемы, была экскурсоводом по цветаевской Праге…

 

Вклад же Л.А. Мнухина в изучение русской эмиграции и в цветаеведение, представленный, кроме библиографии его трудов, десятками (если ни сотнями) организованных им научных мероприятий, музейной деятельностью – трудно переоценить. Пусть оценивают его академики и министры.

Могу лишь засвидетельствовать общеизвестые качества Л.А.: энциклопедически-развивающиеся знания о М.Ц. и РЗ, его умение работать – как с документами, так и с людьми; решать задачи – составлять алгоритмы действий и их реализовывать. Лично я отношу умение Л.А. продуктивно работать к его техническому – точному – образованию.

А кем он стал для меня и членов моей семьи? Я не могла не втянуть их в «историю»: компьютерная помощь мужа и младшего сына Павла, помощь старшего сына Алексея (художника); семейные поездки на цветаевские праздники; участие во всех проблемах, которые я приносила домой, и, конечно, долгий шлейф одухотворенности после очередных проводов из нашего дома «мнухинской компании».

Иногда готовка ужинов и прочее внимание к семье сводилось к минимуму, если «горела» сдача очередного тома или фрагмента Хроники, и приходилось сидеть за компьютером до глубокой ночи, а то и до утра. Тогда имя Л.А. склонялось домашними, и я понимала, как он прочно вошел в жизнь нашей семьи.

Именно в этом месте надо вспомнить про Валечку – Валентину Сергеевну Мнухину, жену Л.А., его верного друга, умницу и красавицу, гостеприимную хозяйку, а главное – мудрую женщину, с пониманием относящуюся к «бабьему коллективу», с которым приходилось иметь дело – цветаевское дело – ее мужу. Что касается наших мужей, то они полнились, кроме уважения, разумеется, ревностью – как к Хронике и цветаевскому делу вообще, так и конкретно к Л.А.

Цветаеведение включает в себя и цветаевское крае-ведение. Интерес Л.А. к местам, связанным с жизнью и творчеством М.Ц. и членов ее семье был огромен. Он звал в путь – с лекциями и новыми материалами. Л.А. при этом часто формировал «группу поддержки». Так, в Рязане, например, Л.А. организовал встречу в стенах художественного училища, где преподавала Ариадна Эфрон, где присутствовали и ее бывшие ученицы. Вдохновленные примером Л.А., мы побывали в месте ссылки Ариадны Эфрон – в Туруханске, и пр.

 

Можно сказать, что мы дружили семьями, не опуская повода собраться – в домах членов группы GRER или в Литературном музее – «в подвале у Турчинского». Постоянными членами «мнухинской компании», как ее называли, стали народная артистка РФ и профессор ГИТИСа А.М. Кузнецова (Тонечка), директор Музея Марины Цветаевой в Болшево З.Н. Атрохина (Зоинька); сотрудники московского Дома-музея Марины Цветаевой – руководитель Издательского отдела М.М. Уразова, старшие научные сотрудники М.Ю. Мелкова и Е.М. Кокурина («лучший экскурсовод Москвы и Московской области») и другие.

И рождались шутливые или злорадные строки, посвященные присутствющему или отсутствующему (путешествующему по свету) Л.А.: как он «примнухил» нас, а цветаевский дом без него «обезмнухил».

«Школа жизни» Л.А. включала в себя множество аспектов, – причем, универсального характера. Так, после высказанного ему какого-либо предложения, слабо обдуманного, – он, вместо того, чтобы доказывать несостоятельность оного, говорил: «А как ты себе это представляешь?» И когда человек начинал себе это «представлять» – все вопросы отпадали.

А навязчивость или бестолковость собеседника он мог присечь таинственной фразой: «Все всё понимают…» (никто же не признается себе, что он ни черта не понимает).

Л.А. научил меня – открыл науку – культуры общения с людьми. Однажды он произнес: «Ириш, я не работаю с “дураками”, “подлецами”, “тупыми”», – слова из моего прежнего лексикона. Л.А. привил мне уважение к коллегам, сотрудничающим с ним по столь высокой тематике.

Л.А. не только расширил для меня горизонт, он открыл мне мир общежитейной культуры. Он прекрасно чувствовал собеседника. В разговорах со мной, тоже «технарем» он любил аппелировать к математическим понятиям… Так, он часто применял понятие «интеграл»: особенно, когда я, по по-бабьи о чем-то сетовала по окончании очередного предприятия. «Ирка, ну, а интеграл-то какой – положительный или отрицательный?» – в качестве контрольного теста спрашивал он с целью утишения моих «страданий». Интеграл был всегда неизменно положительный!

 

Параллельно с работой над Хроникой шел сбор материала для будущего Библиографического словаря «Российское зарубежье во Франции (1919–2000)». С целью составления некрополя для будущего словаря мы обходили кладбища парижских предместий, – именно в небогатых рабочих пригородах – Клиши, Аньер, Булонь-Биянкур – жили и умирали наши герои. Ездили в Ниццу, где находится большое русское кладбище Кокад; работали в других районах Франции.

Среди католических крестов глаза искали косую перекладину: православный крест. Наш соотечественник! Заметим, что в большинстве случаев лишь из надписи на каменном надгробии (очищаем камень от мха и мусора…) или таблички на памятнике-кресте (если таковая сохранилась) можно узнать data vitae в энциклопедическом формате.

Идея Биографического словаря пришла к Л.А. не вдруг. Не раз он сетовал: «Пишешь статью, и нéгде, ну, нéгде посмотреть годы жизни наших героев!» Напомним, что ни о каких «электронных ресурсах» в то время еще не было речи. А последующее их наполнение, кстати сказать, происходило благодаря оцифровке проектов первопроходца Л.А., иже с ним.

Кладбище «Кокад» в Ницце… Признаюсь, что ком в горле не проходил, и слезы тоже мешали работе, т.к. совсем непривычная картина представала перед нами: русские кресты, часовенки, – а на них свисают не березовые сережки средней полосы, а ветки цветущей мимозы; и пальмы с гигантскими кактусами вокруг. Чужбина! Умереть на чужбине…

Участие в подготовительной работе над словарем продолжалась и позднее, когда я поступила на работу в только что открывшуюся Библиотеку-фонд «Русское Зарубежье» (БФРЗ, ныне «Дом Русского Зарубежья имени Александра Солженицына»).

В это же время мне предложили готовить к изданию дневники поэтессы Ирины Кнорринг (1906-1943) – одной из героинь нашей Хроники, жившей в Париже с 1925 по 1943 гг. Вот где понадобилась для комментариев наша Хроника. А начало всему дал Лев Абрамович Мнухин.

Ирина Невзорова (член Союза писателей Москвы).

 

 

 

  
 

 

 

Зарегистрируйтесь, чтобы оставлять комментарии