Блоги

«Имя твоё – птица в руке…»

(7 голосов)

28 ноября отмечается 140-летие Александра Блока. В этот день мы представляем книги из фонда музея А. Цветаевой, где говорится о величайшем поэте России. Прежде всего, конечно, это книга Марины Цветаевой «Стихи к Блоку». Этот сборник вышел в Берлине в 1922 году (у нас хранится репринтное издание, выпущенное московским Домом-музеем М. Цветаевой в 2011 г.).

Открывается этот цикл посвящений (1916-1921) стихотворением, написанным 15 апреля 1916 года:

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.

Анастасия Цветаева пишет в своих «Воспоминаниях»: «С апреля 1916 года начинается цикл стихов Блоку, которого Марина если и видела, то с ним так и не встретилась… Цикл стихов, четыре из коих 1916 года, а последнее «Без зова, без слова» - 22 ноября 1921 года. Верность души!»

Об этой «невстрече» двух поэтов написала Ариадна Сергеевна Эфрон в своём детском дневнике (запись от 1 мая 1920 года). Дневники Ариадны Эфрон были изданы отдельной книгой в Москве в 2013 году издательством «Русский путь». У нас она хранится с автографом составителя – Елены Баурджановны Коркиной (кстати, в Казахстане её знают не только как выдающегося цветаеведа, но и как дочь Народного героя РК, Героя Советского Союза, замечательного писателя Баурджана Момыш-улы).

Из «Книги детства» Ариадны Эфрон (в сокращении):

ВЕЧЕР БЛОКА

Выходим из дому еще светлым вечером. Марина объясняет мне, что Александр Блок — такой же великий поэт, как Пушкин. И волнующее предчувствие чего-то прекрасного охватывает меня при каждом ее слове. Марина сидит в крохотном ковчеге художника Милиотти и рассматривает книги. Его самого нет.

Я бегаю по саду. Вывески: «Читает Александр Блок», «В Политехническом музее читает П. Коган». И вообще все по-праздничному — как на Воробьевых горах: в аллеях под деревьями продают лепешки и играет граммофон.

…Чуть только расселись, в толпе проносится шепот: «Блок! Блок! — Где он? — Блок! — За столик садится! — Сирень…» Все изъявляли безумную радость.

Деревянное лицо вытянутое. Темные глаза опущенные, неяркий сухой рот, коричневый цвет лица. Весь как-то вытянут, совсем мертвое выражение глаз, губ и всего лица.

Он читает поэму «Возмездие»…

…В другой части Александр Александрович читал про войну, про войска, которых много погибло в бою, но они шли, полные героизма, и на них смотрела императрица.

Он говорил ровным, одинаковым голосом.

Мне кажется, он еще говорил, что сын забыл отца.

Потом А. А. Блок остановился и кончил. Все аплодируют. Он смущенно откланивается. Народ кричит: «Прочтите несколько стихов!», «Двенадцать»! «„Двенадцать“, пожалуйста!»

— Я… я не умею читать «Двенадцать»!

— «Незнакомку»! «Незнакомку»!

…У моей Марины, сидящей в скромном углу, было грозное лицо, сжатые губы, как когда она сердилась. Иногда ее рука брала цветочки, которые я держала, и ее красивый горбатый нос вдыхал беззапахный запах цветущих листьев. Когда Блок читал слово «Белый Генерал», её личико грустно улыбалось, а рука ласково сжимала мою. И вообще в ее лице не было радости, но был восторг.

…Через несколько минут все кончилось. Марина попросила В. Д. Милиотти привести меня к Блоку. Я, когда вошла в комнату, где он был, сперва сделала вид, что просто гуляю. Потом подошла к Блоку. Осторожно и легко взяла его за рукав. Он обернулся. Я протягиваю ему письмо. Он улыбается и шепчет: «Спасибо». Глубоко кланяюсь. Он небрежно кланяется с легкой улыбкой. Ухожу».

Заметим, что это записи семилетнего ребёнка!

Позднее Ариадна Сергеевна писала: «Блок в жизни Марины Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по «струнному рукомеслу», а как божество от поэзии, и которому, как божеству, поклонялась. Всех остальных, ею любимых, она ощущала соратниками своими, вернее — себя ощущала собратом и соратником их, и о каждом — от Тредиаковского до Маяковского — считала себя вправе сказать, как о Пушкине: «перья на востроты знаю, как чинил: пальцы не просохли от его чернил!» (Эфрон А.С. «История жизни, история души», в 3 томах, М., «Возвращение», 2008, т.3).

Сама Марина Ивановна в письме к Борису Пастернаку от 14 февраля 1923 года вспоминала: «Я в жизни – волей стиха – пропустила большую встречу с Блоком… сама легкомысленно наколдовала: «и руками не потянусь». И была же секунда… когда я стояла с ним рядом, в толпе, плечо с плечом… глядела на впалый висок, на чуть рыжеватые, такие некрасивые (стриженый, больной) – бедные волосы… Стихи в кармане – руку протянуть – не дрогнула. Передала через Алю без адреса, накануне его отъезда».

В прошлом году Эсфирь Семёновна Красовская, первый директор Дома-музея Марины Цветаевой в Москве, подарила нашему музею собрание сочинений М. Цветаевой в семи томах. В пятом томе, где собраны автобиографическая проза, статьи, эссе, переводы поэта, опубликовано замечательно эссе-исследование  Марины Цветаевой «Пушкин и Пугачёв».

Именно здесь мы находим строки, не просто относящиеся к Блоку, а дающие ключ к пониманию и  жизни, и  творчества Марины Цветаевой:

«Есть у Блока магическое слово: тайный жар. Слово, при первом чтении ожегшее меня узнаванием: себя до семи лет, всего до семи лет (дальше - не в счет, ибо жарче не стало). Слово - ключ к моей душе - и всей лирике:

Ты проклянешь в мученьях невозможных
Всю жизнь за то, что некого любить.
Но есть ответ в моих стихах тревожных:
Их тайный жар тебе поможет жить.

          Поможет жить. Нет! и есть - жить. Тайный жар и есть - жить.

И вот теперь, жизнь спустя, могу сказать: все, в чем был этот тайный жар, я любила, и ничего, в чем не было этого тайного жара, я не полюбила».

Добавлю, что замечательная выставка, приуроченная к 140-летию Александра Блока, величайшего поэта Серебряного века, прошла с 21 августа по 8 ноября 2020 года в Доме-музее Марины Цветаевой в Москве. Она называлась  «Имя твое – пять букв…» (На одной из экскурсий в нашем музее пытливый школьник спросил: «А почему пять, если в фамилии Блока четыре?» Пришлось объяснять про старое написание…)

В аннотации к московской выставке говорилось: «А. Блок – один из самых сложных, загадочных, «закрытых» поэтов эпохи…

…Мемориальная квартира поэта на время работы выставки приобретет новые смыслы, рассказывая историю рождения цветаевского мифа о Блоке. В экспозиции можно будет увидеть тетрадь Марины Цветаевой со стихами к Блоку, прижизненные издания обоих поэтов.

На выставке будут представлены предметы из фондов Дома-музея Марины Цветаевой, Государственного литературного музея, Государственного исторического музея, Российского национального музея музыки, уникальные документы из Российского государственного архива литературы и искусства».

Куратор выставки, старший научный сотрудник ДМЦ  Мария Степанова (её блестящую экскурсию можно было посмотреть на сайте музея) говорила, что выставка была построена «по принципу символизма», представляла собой «лабиринт души» Александра Блока, раскрывающий двойственную природу его личности и творчества. «Двойник не оставлял его … никогда, – насмешливый и ни во что не верящий циник, привязавшийся к боговидцу-романтику», − вспоминал о Блоке Корней Чуковский.

Очень интересен был рассказ о поэме «Двенадцать», одном из самых сложных произведений А. Блока. «Дать ей одно какое-нибудь объяснение было нельзя, так как ее писал двойной человек, с двойственным восприятием мира… Его “Двенадцать” будут понятны лишь тому, кто сумеет вместить его двойное ощущение революции», − полагал К.И. Чуковский. Это «двойное ощущение» Блоком революции прочитывается и в воспоминаниях о поэте В. Маяковского. В революционные дни у Зимнего дворца Маяковский встретил Блока, греющегося у костра. О происходящем Маяковский спросил Блока: «Нравится?» — «Хорошо», — сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли». «Вот это “хорошо” и это “библиотеку сожгли” было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме “Двенадцать”. Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие − славу ей». Очень многие близкие друзья отвернулись от поэта после поэмы «Двенадцать», но Марина Цветаева не осуждала Блока, несмотря на то что революция разрушила ее дом, разлучила ее с мужем. «Демон данного часа революции (он же блоковская “музыка Революции”) вселился в Блока и заставил его. А наивная моралистка 3.Г. потом долго прикидывала, дать или нет Блоку руку, пока Блок терпеливо ждал. Блок “Двенадцать” написал в одну ночь и встал в полном изнеможении, как человек, на котором катались. Блок “Двенадцати” не знал, не читал с эстрады никогда. (“Я не знаю «Двенадцати», я не помню «Двенадцати»”. Действительно: не знал.)» На выставке была представлена поэма «Двенадцать» с иллюстрациями Юрия Анненкова – именно такая была в личной библиотеке М. Цветаевой. Книгу принес и подарил Марине Павел Антокольский, прочитав строки поэмы в квартире, разоренной и опустошенной «революционным шагом».

Завершить нашу встречу хотелось бы стихотворением Марины Ивановны, которое наиболее ярко передаёт не только чувство Цветаевой к любимому поэту, но и то значение, которое имел Блок в её жизни:

Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.

Мимо окон моих — бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.

Я на душу твою — не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег. —

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий — святыя славы —
Вседержитель моей души.

2 мая 1916

 

Зарегистрируйтесь, чтобы оставлять комментарии