Блоги

(Открытка предоставлена Э.Б. Калашниковой)

Традиционно перед Новым годом в нашем музее проходит мероприятие из цикла «Рождество в семье Цветаевых». Мы читаем отрывки из «Воспоминаний» А.И. Цветаевой, посвящённые этому празднику, декламируем стихи, слушаем музыку, которую слушали в цветаевской семье.

В этом году наша встреча была необычной, потому что мы провели её совместно с литературно-художественным музеем Марины и Анастасии Цветаевых г. Александрова Владимирской области (директор Л.К. Готгельф), и называлось мероприятие «Рождество в Александрове».

Учёный секретарь музея Эльвира Борисовна Калашникова выступила с видеообращением, в котором рассказала о том, как проходил этот праздник в Александрове в 1915 и 1916 годах. В нашем музее, к сожалению, нет двухтомника «Воспоминаний», который вышел в издательстве «Бослен» в 2008 году (это наиболее полное издание «Воспоминаний»). Именно из этой книги Эльвира Борисовна выбрала для нас отрывки о Рождестве в Александрове, которые отсутствуют в других изданиях.

Э.Б. Калашникова тепло поздравила павлодарцев с наступающим Новым годом и выразила надежду, что творческое сотрудничество наших музеев будет продолжаться и впредь.

Выступает Э.Б. Калашникова

     Итак, город Александров, 105 лет назад…

«Выйдя замуж за Маврикия Александровича Минца, Анастасия Ивановна Цветаева прожила в Александрове полтора года (с сентября 1915 по май 1917 года). Таким образом, два раза семья проводила в этом городе Рождество.

Незадолго до Рождества 1915 года семья переехала из дома Ивановых на Староконюшенную улицу, в усадьбу Лебедевых. В конце года взрослые члены семьи пережили трудные дни. Приехал с фронта Николай Миронов, трагическая любовь Анастасии Цветаевой. Будучи уверенной, что он погибнет на фронте, Анастасия дарит ему себя, хотя ждет в это время ребенка от Минца. Не скрывает от мужа своей измены – и получает его прощение. Всем очень трудно – но все с честью выходят из этой ситуации. И хотя настроение далеко не праздничное – елку для трехлетнего Андрюши устраивают. И об этом не может не вспомнить позже Анастасия Ивановна: «…сын входит в Рождество беспечным мальчишеским шагом, красавец в темном бархатном костюмчике, и произносит – словно даря нам – одно сдержанное трухачёвское слово, рассматривая, не выходя из себя, елку. «Визу!» - говорит он. И два дня нашей таинственной подготовки в закрытой комнате к его елочному волнению – падают, как карточный домик. … Это было, когда я ждала – еще не скоро – Алешу и тосковала по письмам Миронова. «Визу!» было - в три года. В четыре он говорил уже чисто.»

1916 год. В июне родился Алеша.Конечно, к Рождеству он еще слишком мал, чтобы оценить праздничные радости, но он тоже здесь, вместе со всеми, елка делается уже для двоих сыновей.  Хотя вспоминается Анастасии Ивановне снова реакция Андрюши, уже подросшего, осознающего событие. Ей хочется, чтобы сын чувствовал то же, что и она когда-то в детстве, - но это совсем другой человек, у него другое восприятие, другие удовольствия. «Снова зима на дворе, и на земле Рождество, снова тащат из лесу елку и украшают ее, как в детстве, золотыми шуршащими цепями. Надя принесла из церкви восковых тоненьких свечей, и я роюсь в старых картонных коробках с сияющими шарами в папиросных бумажках и вате, на них кусочки обгорелых елочных веточек, осыпавшихся: прилипли к металлическому раструбику с петелькой с капнувшим на нее воском, и мне страшно глядеть на эту бурую веточку, в ней что-то от меня, что? Андрюша-сын завладел хлопушкой и колдует над ней, как когда-то Андрюша-брат, и просит, чтобы я купила ему пистолет с пистонами (а я еще чую запах пистонов, которыми стрелял брат в нашей детской, вижу плоские бумажные кружочки пистонов в круглой коробочке)…

Да, я знаю, что сейчас – не над этим стоять, занемев, а над тем, что по земле гремят пушки,  везут поезда убитых и раненых, но мое сейчас – над той обгорелой веточкой, над поколенье прожившей хлопушкой, над новым Андрюшей с пистонами – тоже наклоненье над ужасом – без войны уходящей жизни, быстротечность ее  в кажущемся благополучии немногим менее ужасна, чем фронт. Только тише – но это тишина той же смерти. Детство в Андрюше не то, что было во мне.

…с волненьем Мор и я распахнули дверь в коридорчик, где мимо топившейся печки должен был к нам войти, шагнув через порог, Андрюша – в ослеплении елочной – трехпрудной! – красы, от которой у меня на двадцать втором году бьется сердце,  «А, барабан!» - говорит он, хватает что-то – и елка меркнет в оглушительном треске палочек по натянутому кожаному кружку. …Да, теперь Андрюше четыре года, он смело тянет к огонькам ручки. За запушенными снегом окнами носилась вьюга, а в моей с Мором комнате, самой большой в доме, сияло сверкание елки, зажженной. Надя держит на руках Алешу, ему полгода. (И уже когда Андрюша, разрушая мою мечту, что он будет, как его отец, грассировать, подбежал ко мне утром, торжествуя, что не вышло по-моему (хоть, несомненно, любит больше отца, чем меня) и в лицо мне, выговаривая впервые «р» вместо «л» чисто, как я, как каждый – «Тра-ра-ра-а!...». Елка горит. Я держу на руках Алешу. Я не жду писем Миронова…»

Александровский музей также предоставил нам старинные открытки – фотографии зимнего Александрова, что позволило ещё более глубоко окунуться в ту атмосферу… Они демонстрировались на экране:

Что интересно, в этот день в наш музей впервые пришёл павлодарский художник Борис Меркулов (ему должна была вручаться грамота от волонтёрского центра, об этом чуть позже). Он не знал темы нашей встречи, а когда при знакомстве стал рассказывать о себе, сказал, что его детство прошло в старинном русском городе… Александрове, где жила его бабушка! И, конечно, узнав о теме встречи, Борис Анатольевич остался на мероприятие и даже комментировал фотографии старого Александрова. Вот такое совпадение!

Директор павлодарского музея А. Цветаевой Ольга Григорьева рассказала о современном Александрове, о своих поездках в этот город на традиционный Цветаевский поэтический фестиваль, о музее Марины и Анастасии Цветаевых и его новой экспозиции:

Вид музея после реставрации, 2017 г.

 

Выступает О. Григорьева

Были также представлены Рождественские открытки начала 20 века из собрания Кирилло-Белозерского музея-заповедника Вологодской области, где, кстати, побывали Э. Калашникова и О. Григорьева в прошлом году.

 Конечно, как всегда на таких предновогодних встречах, не обошлось без приятных сюрпризов и подарков. Председатель Славянского центра Татьяна Ивановна Кузина вручила сотрудникам музея Благодарственные письма от Ассамблеи народа Казахстана Павлодарской области:

Благодарность вручается Ларисе Ивановне Деркунской

Л.С. Прохорова, О.Н. Григорьева, Л.И. Деркунская

Руководитель волонтёрского центра АНК Людмила Николаевна Бевз вручила благодарственные письма и подарки многим присутствующим на встрече павлодарцам за участие в проектах Года волонтёра. В том числе был награждён и художник Борис Меркулов:

Л.Н. Бевз и Б.А. Меркулов

Борис Анатольевич оставил трогательную запись в книге отзывов: «Великолепным хранителям музея Анастасии Цветаевой огромная благодарность за глобальную работу по сохранению памяти о великих и интеллигентнейших людях – достоянии истории…»

Мы были очень рады, что в этот день в музее побывал и известный абаевед Даниял Асенов. Нынешний год 175-летия Абая Кунанбаева он ознаменовал многими творческими встречами и выступлениями. Кстати, сам он отметил в этом году своё 70-летие, с чем мы его и поздравили!

Вот такой насыщенной и интересной получилась предновогодняя встреча в музее!

Мы выражаем огромную благодарность литературно-художественному  музею Марины и Анастасии Цветаевых г. Александрова и лично Эльвире Борисовне Калашниковой за проведение совместного мероприятия и надеемся на новые творческие проекты!

Поздравляем всех читателей нашего сайта

с наступающим Новым годом! 

 

   Имя Михаила Олеговича Смирнова было нам известно по книге «Последний луч Серебряного века. Воспоминания об Анастасии Цветаевой». Этот сборник был издан в 2010 году московским Домом-музеем Марины Цветаевой. В книгу вошли и замечательные воспоминания М. Смирнова, которые, кстати, дали название всему сборнику – «Последний луч Серебряного века (О стихах, писателях и другом…)»

   В примечаниях этой книги сказано: «Михаил Олегович Смирнов (род.1947) – агрохимик. Кандидат биологических наук. Владеет английским и французским языками, много переводит. Страстно увлекшись личностью Набокова, опубликовал ряд полемических статей о его жизни и творчестве. С Анастасией Ивановной Цветаевой познакомился в 1982 году одновременно со своей матерью Ольгой Владимировной Трухачёвой – троюродной сестрой сына Анастасии Ивановны Андрея. Тёплые родственные отношения поддерживались вплоть до последних лет жизни Анастасии Ивановны. Более 10 лет Михаил Олегович записывал беседы с Анастасией Ивановной, так сказать, по горячему следу, сохраняя прямую речь своей собеседницы».

   Хранится у нас в музее и вот этот снимок, на котором (слева направо) Андрей Борисович Трухачёв, Анастасия Ивановна Цветаева, Михаил Олегович Смирнов и его мать Ольга Владимировна Трухачёва:

И мы, конечно, были очень рады, когда в этом году с помощью Ирины Дмитриевны Карташевской нам удалось установить контакт с Михаилом Олеговичем и даже получить в подарок его книгу! Об этой  книге – «Прошлое не умирает» шла речь на встрече 9 ноября этого года – «Подарки и афоризмы» (тогда Ст. Айдинян прислал нам её в электронном виде). А теперь этот сборник пополнит книжный фонд музея!

В книгу вошли эссе о писателях М. Смирнова и его афоризмы, а также стихи и переводы, написанные его матерью Ольгой Владимировной Трухачёвой. Конечно, прежде всего нам интересны материалы, связанные с А.И. Цветаевой. Кроме уже упоминавшихся воспоминаний «Последний луч Серебряного века», в книгу вошёл очерк «Она притягивала теплом своей души», из которого мы узнали много подробностей и неизвестных фактов из жизни Анастасии Ивановны.

   Мы очень благодарны Михаилу Олеговичу, что он прислал нам ещё несколько фотографий и уточнённые биографические данные.

В саду  дома М. Изергиной в Коктебеле: О.В.Трухачёва, М.Смирнов, А.И. Цветаева (1985)

В Феодосии: 1-й ряд - О.В.Трухачёва, А.И. Цветаева, экскурсовод, Ст. Айдинян; сзади - М. Смирнов (1985)

   Вот что сообщил о себе М.О. Смирнов:

   Я закончил факультет агрохимии Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева (специальность — ученый агроном) в 1976 г. Там же в 1982 г. защитил кандидатскую диссертацию и получил степень кандидата биологических наук (специализация — физиология растений). После чего работал в НИИ агрохимии им. Прянишникова, где и работаю сейчас в должности старшего научного сотрудника. Являюсь автором около 30 научных статей и изобретений в области агрохимии и физиологии растений. С 1987 г. публикуюсь в литературных журналах. Все эти статьи собраны в книге «Прошлое не умирает», где указаны источники публикаций. Могу снова перечислить:

1.     «Волшебство гения» — журнал «Литературная учеба» (1987, №6 — редакция дала свое неудачное название «О ловле бабочек...»: под этим же названием, с теми же и новыми ошибками набора опубликовано в 1989 г. в качестве послесловия в сб. рассказов Набокова «Весна в Фиальте» в московском издательстве «Прометей»).

2.     «Набоков в Уэлсли»  — журнал «Вопросы литературы» (1995, №4, с.153-170.

3.     «Последний луч Серебряного века» в сборнике воспоминаний о А.И., которому эта моя статья дала название -М.: Дом М. Цветаевой, С. 310-342. Сокращенная версия этой статьи была ранее опубликована в «Новом мире», 2007, №10, С. 129-141 под редакционным названием «Я ловлю живую ткань жизни».

4.     «Литература с психиатрическим акцентом» — газета «Экспресс-хроника», №24 (502), 13.06.1997.

5.     «Шоу имени Пушкина» — там же, №23 (578), 07.06.1999.

      6.     «Чей орган?» — журнал «Посев», 2007, № 4, С. 46.

                         М.О. Смирнов

   Предлагаем вниманию читателей сайта несколько интересных фрагментов большого очерка М. Смирнова, посвящённого А.И. Цветаевой:

      ОНА ПРИТЯГИВАЛА ТЕПЛОМ  СВОЕЙ ДУШИ

   Очень давно, задолго до появления «Воспоминаний» Анастасии Ивановны, моя бабушка по материнской линии (Ксения Павловна Трухачева) сказала: «На какой-то Цветаевой был женат Борис, но ведь они развелись». (Потом от А.И. мы узнали, что развод юридически не был доведен до конца). Самого Бориса Сергеевича Трухачева ни она (его двоюродная сестра), ни ее дочь Ольга (моя мама) никогда не видели, но знали его отца. В начале 1920-х годов Сергей Николаевич работал библиотекарем в поселке Рамонь Воронежской области, где Оля год училась в местной школе. Впрочем, эта деятельность С. Н. прервалась по причине ограниченности его дворянского мировоззрения. Однажды библиотеку посетила какая-то комиссия и задала вопрос: «А где тут у вас книги классиков марксизма?»  С. Н. ответил на это простодушно: «Где-то там за шкафом, но ведь их никто не бег′ет (он картавил. – М. С.)». На этом и закончилась его работа в библиотеке…

……………

   …Мама долго колебалась, прежде чем решилась разыскать новых родственников. В 1970-е мы прочитали «Воспоминания» А.И. и тогда же письма М.И. (М. Цветаевой) к Розанову в «Новом мире». В одном из писем, где  М.И. писала, что у сестры родился сын, была сноска: А.Б. Трухачев 1912 г.р., из чего явствовало, что он жив, и, кажется, было указано, что он живет в Москве. Мосгорсправка выдала его адрес. Ему она и написала письмо, предлагая встретиться, если он того пожелает, добавив, что ей лично ничего не надо. Так она хотела подчеркнуть, что не навязывает своего знакомства, имея в виду, что знаменитые люди иногда устают от назойливых посетителей и в настоящее время часто стараются себя от них оградить. В апреле 1982 года Андрей Борисович позвонил нам и предложил встретиться с мамой, а при встрече сказал ей: «Вам нужно еще на Спасскую съездить, там такой огонек догорает». Вскоре она поехала на Спасскую, и как-то сразу установились доверительные отношения моей мамы и А. И., которой Анастасия Ивановна предложила вскоре «общаться по именам», хотя она была старше мамы на 17 лет…

………………..

  Впрочем, на Спасской оказался не догорающий огонек,  а удивительно работоспособный творческий организм. Работала иногда до утра, потом ненадолго ложилась поспать и ставила будильник, чтобы не спать слишком долго. Многих это поражало и восхищало. Так, поэт К.В. Ковальджи рассказывал в своих воспоминаниях об  А. И. (сборник воспоминаний «Последний луч Серебряного века»,  с. 413), что он однажды зашел со своим коллегой Н. М. Злотниковым к А. И. за обещанной им рукописью для журнала «Юность». А. И., вручая им рукопись, говорит: «Я работала до четырех часов утра и ничего, голова не болит». И уходит на кухню готовить чай. Было ей тогда под девяносто. Ковальджи продолжает: «Вижу у Натана глаза стали квадратными, он склонился к моему уху и прошептал: “Кирилл, я тебе как коммунист скажу: Божья сила!”»…

   Чего уж удивляться ее словам, как-то мне сказанным: «Странно, ехала в Москву поездом спиной к движению и написала всего четыре страницы (воспоминаний о Пастернаке), а ведь раньше могла работать, не обращая внимания, как еду. В Москве невозможно работать: каша из людей. За две последние ночи в Коктебеле и пока ехала в поезде написала 17 страниц, а за шесть дней после приезда в Москву не могла даже прочитать ни одной страницы из того, что написала! Люди идут, как прóклятые». В самом деле, люди разыскивали А. И., причем возникали казусы, так как ее сын Андрей Борисович сделал семейный обмен, и справочное бюро на запрос об адресе А. И. давало адрес в Орехово, где жил ее сын. Однажды мне нужно было по какому-то поводу приехать именно  в Орехово. На мой звонок дверь отворил Сергей (муж младшей внучки А. И.) и недоверчиво посмотрел на меня: «Вам кого?» За его спиной показалась невестка А. И. Нина Андреевна и, увидев меня, сказала: «Сережа, что же ты Мишу не впускаешь; Миша, проходи». Потом мы ушли с ним вместе, и Сергей сказал мне о толпах людей, приходящих сюда в расчете увидеться с А. И. «Что же вы с ними делаете?» «Передаю Андрею Борисовичу, он их сортирует, кого куда». На Большой Спасской, где жила А. И., все равно была «каша из людей». «Прихожу к ней, – говорила как-то мне мама, – одна читает свои стихи, другая пишет ее портрет, а Ася, склонив голову, спит». Многим приходящим действительно надо было то или другое: кому-то срочно вступать в Союз писателей, кто-то рвался опубликовать свои произведения; «кирпичи» (как она называла тома своих «Воспоминаний», которые дарились в благодарность за услугу), уходили один за другим: еще одной ее знакомой нужно было выбить квартиру. «Вокруг нее вертится всякая шушера, обсели ее, как воши  (именно так, а не “вши”», – недовольно говорила ее редактор Маэль Исаевна Фейнберг), сказавшая однажды моей маме: «Знаете, чем вы мне нравитесь: вам ведь ничего от А. И. не надо». И действительно нам ничего такого не надо было. Конечно, рады были, когда она дарила свои книги или номера журналов с ее произведениями. В день ее 90-летия старшая внучка А. И. сказала мне: «Когда бабушка после реабилитации вернулась в Москву, у нее было мало знакомых: всего (!) человек сорок». Теперь, казалось, ее знает вся Москва: в эти годы в разных редакциях, куда я ездил по ее поручениям, часто можно было слышать: «помню эту старушку: она мне книгу (или журнал) надписывала». А. И. очень любила дарить свои произведения, обязательно надписывая их. Как-то мы с мамой по просьбе А. И. должны были срочно приехать к ней в Переделкино для передачи каких-то документов. По дороге  к нам присоединилась женщина, хотевшая, чтобы А. И. надписала ей журнал со своей публикацией. Приехали вместе. Незнакомка дала на подпись журнал и, полагая, что мы тоже приехали с аналогичной целью, сказала: «Давайте, что вы там хотите, и поедем назад». А. И. на это сказала: «Эти люди приехали по моей просьбе по нужному делу, с ущербом для своего времени». Кстати, А. И. ценила не только свое время. Однажды я предлагал ей какую-то свою помощь, на что она сказала: «Не надо, Миша: берегите свое время!»

……………..

   Ее доброта проявлялась во многом. Моя мама имела странную особенность часто падать с тяжелыми последствиями. Раз как-то она ехала к А. И., выполняя какое-то ее поручение. По дороге упала, расшибла лицо и повредила зубы, но все равно доехала до А. И., чтобы сделать то, что она просила. «Олечка, Вам теперь можно только мягкую пищу есть, например геркулес». «Что Вы, Асенька, геркулес сейчас трудно достать (был конец «перестройки» с огромными очередями за продуктами – М.С.), я его берегу для Миши: у него больной желудок». «И вдруг, – говорила мне мама, – смотрю, она несет мне из кухни пачку геркулеса»… В 1985 году она предложила маме поехать с ней в Переделкино, где они разместились в одной комнате в писательском домике.  Я тоже поехал с ними, и Анастасия Ивановна определила меня в дом своего друга певицы и пианистки М. Н. Изергиной. (В саду рядом  с этим домом и снята была фотография, нас запечатлевшая.)

   …В Коктебеле А. И. не столько отдыхала, сколько работала. Как-то она мне сказала: «Ну, работать я, кажется, научилась, а вот отдыхать –  нет. Во мне ведь и немецкая кровь есть (как объяснение своего трудолюбия. – М. С.)». Тогда в Коктебеле это была подготовка книги ее стихов, которая вышла в печати уже после ее смерти. Редактировал эту будущую книгу ее литературный секретарь Ст. Айдинян, приехавший сюда немного раньше нас троих. А. И. очень ценила его как редактора своих книг. Впрочем, ездили мы с ней и на экскурсии. Приходили к местному врачу Оксане Бузук (ее отец, выдающийся русский, украинский и белорусский языковед П. А. Бузук, знавший около 20 языков, был расстрелян в 1938 г.) слушать в ее исполнении и ею на музыку положенные стихи М. И. Цветаевой, Волошина, Черубины де Габриак (сейчас усилиями энтузиастов, например писателя  М. И. Урусовой, эти романсы О. П. Бузук начинают звучать на радио, находя новых ее почитателей). Слушая ее, я как-то больше полюбил Волошина, стихи которого впервые прочитал, когда мне лет за десять до этого дал его книгу для прочтения один пожилой морской инженер. Книгу эту ему со своей дарственной надписью подарил сам Волошин. Инженер этот в группе своих знакомых был принят поэтом в своем коктебельском доме в 1920-е годы. Всем им тогда была подарена эта первая книга Волошина с его дарственной надписью.

………………………

   Как-то давний друг А. И. поэтесса Е. Ф. Кунина сказала:  «У Аси проблема со временем». Я убедился в этом в Коктебеле. Маме приходилось постоянно напоминать ей, что пора идти в столовую. «Сейчас я только допишу письмо», – говорила она или что-нибудь еще в этом духе. По дороге в столовую обязательно попадались желающие ее сфотографировать, буквально расстреливавшие ее своими фотоаппаратами, а в столовой она невозмутимо доканчивала еду, когда уже все посетители давно ушли. Я часто приходил к ним и видел безмолвно стоящих официанток, терпеливо ожидающих нашего ухода. Особенно это было тягостно наблюдать за ужином; осенью тогда уже рано темнело. Нередко осторожно пытался сказать Анастасии Ивановне, что все уже давно ушли, а официантов ждут дома. «Ничего, Миша, это их работа», – невозмутимо говорила Анастасия Ивановна. Обслуживающий персонал относился к ней  с большим уважением. Она как-то выделялась среди всех, в том числе  и близких ей. Например, уже упоминавшийся выше писатель Ненашев, сидевший за одним столом с А. И. и моей мамой, сказал однажды подсевшему к нам Андрею Борисовичу, не догадавшись, что он сын А. И.: «Ты хоть знаешь с кем ты сидишь за одним столом: ведь это живая история!» «Догадываюсь», – сухо ответил А. Б., пораженный неприятно этим «ты» от незнакомого ему человека, которого он был  к тому же на поколение старше…

   На ее похоронах было очень много людей, и, желая дать дорогу Белле Ахмадулиной, не могущей пробиться через толпу, распорядитель сказал: «Давайте пропустим более значимых людей!» На это кто-то ответил: «А Анастасия Ивановна не делила людей по сортам». Она, конечно, не делила, но не все были для нее одинаковыми (это заметно в романе «Amor», где дана прекрасная психологическая характеристика главных персонажей, а те, кто не особенно интересовали автора, описаны гораздо менее детально; вероятно, они менее ее интересовали, чем также можно объяснить ее несправедливую оценку «Ивана Денисовича»). Мне кажется, что иногда ее профессиональный подход как писателя доминировал над остальным.

…………………

… Я бы сказал, что у нее было три таланта: писателя, рассказчика  и еще один – талант любить. Она так красиво любила, и прекрасно об этом написала! Главы об этом в двухтомнике «Воспоминаний» («Luigi Levi»; «Дориан»; «Н. И. Хрустачев»)– принадлежат к замечательным страницам о любви в русской литературе.

…Еще об одной триаде как-то сказала моя мама: «Асю держат три кита: религия, вегетарианство и гомеопатия». Она очень умела убеждать. Мама, врач с 40-летним стажем, не верила  в гомеопатию, но А. И. ее убедила, и мама стала принимать эти средства, и они ей помогали. Убеждала не только в этом, но и в необходимости религии. Она не один раз говорила: «Атеисты ведь, пока они живы,  а когда они умирают, они сразу видят Бога». Приходили к ней атеистами, а уходили после общения с ней нередко верующими. А вообще, покидая квартиру А. И. после ее рассказов о дружеских разговорах с Волошиным и Пастернаком, спорах с Андреем Белым, встречах с Шестовым и Бердяевым и оказываясь на улицах современной Москвы с огнями рекламы и современными лимузинами, я не сразу ощущал, что к своему неудовольствию провалился из начала XX века в его конец…

………………………..

…Её знакомый, режиссер В. В. Соловьев, знавший семью Ельцина, просил ее подарить им недавно вышедшую книгу Анастасии Ивановны, но А. И. сказала, что для раздаривания все эти книги уже кончились. Тогда Соловьев дал Ельциным почитать свой экземпляр этой книги. Спустя долгое время он попросил ее назад. «А мы еще не прочитали», – ответили ему. Он же предлагал Анастасии Ивановне встретиться с Б. Н. Ельциным. Она согласилась. Встреча должна была состояться на квартире ее давнишних друзей – Софьи Исааковны Каган и ее дочери Юдифи Матвеевны. В последний момент выяснилось, что он приехать не может, и вместо него приехала его дочь (как-то забылось, которая из двух дочерей, но, вероятно, это была Дьяченко, больше, чем ее сестра, занимавшаяся обслуживанием славы своего отца). Она долго с пафосом рассказывала о мужестве своего отца и, в частности, сказала: «Понимаете, какой это был смелый шаг для него: выйти из  (коммунистической) партии, где он был столько лет!» Три интеллигентные женщины молча слушали этот спектакль, а когда дочь уехала, старшая Каган сказала: «Она что нас за идиотов считает, разыгрывая такую сцену?!» Реакция А. И. осталась неизвестна. Вероятно, ей это было неинтересно…

   Однажды, когда я был у нее, зазвонил телефон, и, поговорив, она рассказала мне, что звонил главный режиссер театра имени Вахтангова Е. Р. Симонов. Он был почти в отчаянии. Из Америки театр поздравили с юбилеем, но телеграфистка ошиблась: вместо «поздравляем Ваш прославленный коллектив» написали «Ваш православный коллектив», и Симонов теперь «хватается за голову» (это было еще в советское время: в самом начале правления Андропова, занявшего место, освободившееся после смерти Брежнева; декларировать тогда веру в Бога человеку, занимавшему какое-то положение в обществе, было небезопасно). Странной кажется теперь эта тогдашняя реакция Симонова…

…………………….

   Как-то А. И. рассказывала моей маме о прелестях своего любимого английского языка, и речь зашла о переводах. Она была сторонником как можно более точного перевода: «В переводах надо быть не искусней автора; если у автора в тексте провалы, то надо вставлять туда тусклые слова; надо расстилаться, как коврик, перед автором». Моя мама, не считая себя поэтом, никогда не показывала ей (как, впрочем, и всем другим) своих стихов, но прочитала ей как-то свой перевод стихотворения Гейне «Тайна». «Это же очень точно!» - заметила А. И… Быть может, английский спас ей жизнь, когда ее определил в качестве преподавателя этого языка для своей дочери один строитель, набиравший рабсилу в лагерях Дальневосточного края. А то бы работала на общих в лагере на станции Брусничная,  а он отличался жестоким режимом. Из барака, где было 100 зэков, ее перевели в другой, где обитало всего 10–15 человек… Кстати, слово «ГУЛАГ» появляется в ее романе «Amor», написанном гораздо раньше, чем был опубликован «Архипелаг ГУЛАГ», который она не читала… Ее доброта, питаемая ее глубокой религиозностью, постоянно позволяла ей видеть хорошее в других.

……………………..

   Двухтомник «Воспоминаний» больше, чем любые другие ее книги, раскрывает ее писательский дар. Возможно, это книга для немногих: в начале ее чтения читателю приходится пробираться через описание множества деталей, сохраненных изощренной памятью автора. Кому-то они могут показаться излишними. Но далее, когда читатель привыкнет к ее стилю и в чем-то сродниться с автором, он будет вознагражден даром замечательного психолога. Впечатление такое, что мастерство автора возрастает по мере взросления главной героини. По сути, все ее книги – эта одна большая книга «Воспоминаний». А. И. Цветаева – большой русский писатель XX века. Вероятно, каждый крупный писатель создает свой неповторимый стиль. Вот и стиль ее произведений был особым, неповторимым. Быть может, она даже создала особый литературный жанр (в частности, в романе «Amor»), в котором подлинная жизнь (она как-то сказала: «Я люблю живую ткань жизни»), увиденная острым разящим взором глубокого психолога, преображалась пером блестящего мастера в своеобразное переплетение яви и вымысла художника, где фантазия писателя работает лишь над обрамлением драгоценных камней, разбросанных на бесконечном пути жизни…

***

   С интересом прочли мы стихи и переводы Ольги Владимировны Трухачёвой, помещённые в книге. Всегда актуальна классика! Как злободневно звучат в наши дни (да и во все времена) строки из стихотворения Фридриха Шиллера «Надежда» в переводе О. Трухачёвой:

Как много мечтаем мы, люди, о них,

О лучших грядущих днях;

За счастьем в погоне о днях золотых

У всех только речь на устах.

Одни умирают, на смену другие,

Но те же надежды, мечты огневые…

 

СПАСИБО  МИХАИЛУ  ОЛЕГОВИЧУ  СМИРНОВУ  ЗА  ПОПОЛНЕНИЕ  ФОНДОВ  МУЗЕЯ  АНАСТАСИИ  ЦВЕТАЕВОЙ  НОВЫМИ  ИНТЕРЕСНЫМИ  МАТЕРИАЛАМИ!

 

                                                                      О. Григорьева.

 

Наш музей А. Цветаевой тщательно изучает годы, проведённые Анастасией Ивановной в нашем городе, окружение писательницы. Составляется список людей, с кем общалась в это время А.И. Цветаева. Недавно этот список пополнила ещё одна фамилия: Рудольф Фольмер -  неординарный человек с необычной судьбой,  оставивший большой след в истории Павлодара.

                                          Забытое имя

   Это исследование началось издалека. В нашем городе живёт Раиса Муратовна Ганиева, которая многие годы возглавляла  павлодарское отделение Фонда культуры и сделала в этом направлении немало значительных дел. Сейчас Р.М. Ганиева на пенсии. А наш председатель Славянского центра Татьяна Ивановна Кузина, как известно, опекает многих замечательных людей, бывает у них в гостях. И  вот в один из её приездов Раиса Муратовна вспомнила о начале своей трудовой деятельности. А начинала она работать агрономом в павлодарском Горзеленстрое. Выдающимся озеленителем Павлодара Р. Ганиева назвала Рудольфа Рудольфовича Фольмера. А ещё сказала о том, что часто в 60-е годы к Р.Р. Фольмеру заходила в гости известная писательница Анастасия Ивановна Цветаева, которая в те годы жила в Павлодаре. Они подолгу беседовали…     Конечно, Т.И. Кузина незамедлительно сообщила об этом интересном факте цветаеведам. Новое для нас имя в окружении А.И. Цветаевой вызвало большой интерес. Музейщики озадачились – кто он, Р. Фольмер? Поиски в справочниках и энциклопедиях результата не дали. И тогда мы  обратились к нашим известным архивистам Вере Дмитриевне Болтиной и Людмиле Васильевне Шевелёвой с просьбой прояснить эту ситуацию. К счастью, в областном архиве нашлось несколько материалов об этом человеке. Главное – это отзывы людей, которые работали с Р.Р. Фольмером.

   Вот воспоминания Петра Владимировича Симоненко, бывшего главного бухгалтера Горкомхоза: «Фольмера знал я очень хорошо. Ему принадлежит вся инициатива по озеленению Павлодара. Первые посадки деревьев были произведены у здания Горкомхоза (угол ул. Фрунзе – угол ул. Кирова). Фольмер сам копал ямки, привёз из поймы деревца и посадил их. В Горкомхозе была лошадь. В телеге в бочке возили воду из Иртыша, поливали посадки. Никто не верил, что они выдержат, вынесут местные суховеи и пыльные бури. Но деревца перенесли все невзгоды и выжили. Тогда стали засаживать улицы Фрунзе, Бебеля и другие.

   Фольмер был принят в Горкомхоз разнорабочим. Он и предложил заняться озеленением города. Он говорил: «Пока не будет зелени, мы будем задыхаться в пыли». Ему не верили, возражали, но решили попробовать, хоть и очень трудно было с поливом, и попытка увенчалась успехом. А когда люди поверили в успех, то они так же настойчиво, как возражали, стали помогать ему. Фольмер засадил парк возле горисполкома. Сколько раз его рубили, и снова Фольмер садил. Я тоже принимал активное участие в озеленении: и ямки копал, и деревья садил…»

   Из воспоминаний Ольги Харитоновны Шах: «Р.Р. Фольмер приехал в Павлодар в 1938 году. Работал в Горкомхозе рабочим, а потом озеленителем. А познакомилась я с ним в годы войны, когда он брал воду из больницы и поливал молодые деревца в Ленпарке. Воды не хватало, и он поливал по ночам. Жил сначала у Лунина В., а потом в Горсаде. Посадил много деревьев в Ленпарке, берёзовая аллея – его. Затем благоустраивал Горсад.  Получил домик по ул. Фрунзе, там построили теплицу. В её строительстве участвовал Фольмер, сам следил за строительством.

   Я часто помогала Фольмеру в его работе в теплице, а когда он уезжал в командировки за семенами или рассадой, я оставалась за него. Рассаду цветов он привозил из Подлипок и Мытищ (Подмосковье – авт). Он привёз в Павлодар гладиолусы, флоксы, американские сорта астр.

   Высадил много деревьев по улицам. Заложил первые цветники. По характеру был очень добрый и очень любил природу. Сильно переживал, если посадки ломали. Он посадил 200 штук тополей по ул.25 Октября… Посадил возле обкома партии голубые ели. Когда одну ель срубили, его парализовало…

   Я очень хорошо относилась к Фольмеру и когда получила квартиру, то одну комнату отдала ему. Там он и жил до конца своих дней.

   В 60-х Фольмер ездил в Москву на съезд Коминтерна».

   Этот момент необходимо уточнить. Дело в том, что Коминтерн (Коммунистический интернационал – организация, объединявшая компартии разных стран, созданная в 1919 году) был распущен в 1943 году, то есть его съезда в 60-е годы быть не могло. Но в марте 1969 года в Москве прошло большое мероприятие, посвящённое 50-летию этой международной коммунистической организации. Называлось оно «научной сессией» и проходило в Колонном зале Дома союзов. На него были приглашены, кроме партийных деятелей страны и представителей зарубежных компартий, и ветераны международного революционного движения, принимавшие в своё время участие в работе Коминтерна. Скорее всего, на эту встречу и ездил Р.Р. Фольмер.  

Р.Р. Фольмер. Фото из архива.                               

                                        Идеалисты из Швейцарии

   Какое же отношение имел Рудольф Рудольфович Фольмер к деятельности Коминтерна? Проясняет этот вопрос архивная справка филиала Госархива Куйбышевской области в г. Сызрани от 29 февраля 1984 г., предоставленная Павлодарскому архиву. В ней подтверждается членство Р.Р. Фольмера в сельскохозяйственном товариществе швейцарских иммигрантов «Согласие» в 1924-1926 годах. «Группа из шести семей швейцарских иммигрантов, - говорится в справке, - прибыла в село Тепловка в июне 1924 года. 6 ноября 1924 года Фольмер Рудольф Рудольфович, как уполномоченный группы «Согласие», заключил договор на срочное пользование государственным земельным имуществом, принял во временное пользование земли и имущество Тепловского совхоза, находящегося в с. Тепловка, Головинской волости, Сызранского уезда, Ульяновской губернии. В 1925 году Фольмер подписывался как председатель с/х товарищества «Согласие». Общим собранием с/х товарищества «Согласие» постановлено к 1 марта 1926 г. товарищество ликвидировать. При ликвидации Фольмер подписывался как секретарь. Сведений о дальнейшей судьбе швейцарских иммигрантов в архиве нет».

   Эта страница биографии нашего героя очень интересна. Организатором швейцарских коммун в СССР был деятель международного рабочего движения, один из создателей Коммунистической партии Швейцарии Фридрих (Фриц) Платтен, друг В.И. Ленина. Ещё в двадцатые годы Платтен сообщил Владимиру Ильичу о стремлении многих швейцарских инженеров, техников, квалифицированных рабочих переселиться в Россию. Поразительно, насколько сильна была коммунистическая идея! Ехать в голодную, нищую Россию из вполне благополучной Швейцарии, вместе с семьями, вложив немалые деньги в создаваемые общие хозяйства… Одна из исследователей истории швейцарских коммун в России Мария Качалина назвала свой очерк о них  «Идеалисты» (его можно прочесть на российском литературном портале Проза.ру).  Они, действительно, и были таковыми. Намерением иммигрантов было продемонстрировать перед русскими крестьянами  преимущества организации труда и быта в форме коммуны.

   Осенью 1923 года первая группа переселенцев из 20 человек (многие с женами, а некоторые и с детьми) во главе с самим Платтеном обосновалась в имении Новая Лава (Сызранский уезд Симбирской губернии) и образовала коммуну под названием "Солидарность". Рудольф Фольмер входил во вторую группу, коммуну назвали «Согласие». Как мы видим из архивной справки, он и возглавил её.  

   «Обе коммуны - новолавинская "Солидарность" и тепловская "Согласие" - поддерживали тесный контакт. Они делились семенами и инвентарем. Один трактор обрабатывал их поля. В числе членов сельскохозяйственной коммуны "Согласие" были: Рудольф Фольмер из Шаффхаузена, Карл Фогель, портной из Цюриха, Якоб Фишер - рабочий, родился в Штеттине и другие» - пишет М. Качалова.

   Отсюда стало известно место рождения нашего героя – Шаффхаузен. Это  небольшой немецкоязычный город, расположенный в самой северной точке страны,  в верхнем течении Рейна, между озером Констанс и Чёрным лесом. Во всём мире Шаффхаузен известен благодаря живописному Рейнскому водопаду. Его также знают как город Швейцарии, в котором работает фабрика «IWC Schaffhausen», выпускающая элитные швейцарские часы.

   Наверняка при многочисленных встречах с Анастасией Цветаевой, которая в совершенстве знала немецкий язык (а в детстве они с Мариной учились в немецком пансионе во Фрайбурге), не раз заходила речь и об этом родном городе Рудольфа Рудольфовича… Кроме того, Шаффхаузен очень зелёный город, и, может быть, пейзажи далёкой родной страны стояли перед глазами Фольмера в его трудах озеленить пыльный степной Павлодар…

   Но вернёмся к коммунам. В книге Барбары Шнайдер «Швейцарские переселенцы в Советском Союзе. Из жизни швейцарских коммунаров в революционной России» (1985) описываются все трудности и лишения, с которыми столкнулись «идеалисты»… Автор пишет о том, что в 1927 году обе коммуны переместились в Подмосковье, «где в селе Васькино возникло образцовое коллективное хозяйство, действовавшее по уставу сельскохозяйственной артели. Опыт работы швейцарских переселенцев вместе с привлеченными ими в хозяйство "Васькино" местными крестьянами оказался более удачным, чем опыт товарищества "Солидарность"; через восемь месяцев оно стало рентабельным. Иностранные трудящиеся оказывали помощь Стране Советов не только в организации сельскохозяйственного производства. Большой их заслугой явилось создание в с. Васькино интернационального детского дома».

                                          Он верил – саду цвесть!

   Итак, в 1927 году Фольмер оказался в Подмосковье. Что было в эти 11 лет, после чего швейцарец приехал в Павлодар, неизвестно. Может быть, до 1938 года он спокойно работал в селе Васькино. Или был репрессирован, освобождён, а потом оказался в нашем городе? Или отправлен сюда в ссылку? Вероятнее всего, скрываясь от репрессий, которым неизбежно подвергались в те годы все находившиеся в СССР иностранцы, Фольмер сам уехал подальше от столицы.

   Дело в том, что уже упоминавшийся Фриц Платтен, организатор швейцарских коммун и видный деятель Коминтерна, был арестован 12 марта 1938 года по подозрению в шпионаже «в пользу одного из иностранных государств». Следствием было установлено, что шпионской деятельностью он не занимался (отметим, что это удивительное по тем временам решение), и Платтен  был приговорён к 4 годам лагерей без поражения в правах «за незаконное хранение оружия» (Платтен хранил карманный маузер, на который у его не было разрешения). Но малый срок не спас его жизни, Ф. Платтен погиб в лагере 22 апреля 1942 года, в день рождения Ленина, при невыясненных обстоятельствах.

     Видимо, после ареста своего руководителя Р.Р. Фольмер и приехал в Казахстан. Как бы то ни было, то, что он оказался в Павлодаре, стало для нашего города счастливым случаем.

   Вот ещё фрагменты воспоминаний о Рудольфе Рудольфовиче. Инна Васильевна Белова пишет: « Я приехала в Павлодар в 1954 году. Работала вместе с Фольмером в Дорожном зелёном хозяйстве. Фольмер был первым озеленителем нашего города. В 1954 году была построена теплица в 100 кв.метров. В ней в основном выращивали рассаду овощей для населения и цветов для озеленения улиц города. Выращивали и цветы на срез, но они в то время спросом не пользовались. Мало кто приходил за букетами.

   Первые цветы на улицах нашего города начали выращивать в 50-х годах при непосредственном участии Фольмера. Приживались они в городе очень трудно. У кинотеатра «Ударник» заложили клумбы, засадили цветами, а наутро их вытоптали. Рудольф Рудольфович очень переживал за такое отношение к цветам. В 1956-58 годах было заложено очень много газонов и цветников на улицах. Цветы высаживали сплошной полосой, отгораживая дорогу от тротуара. Приучали людей к культуре, чтобы не срывали цветы, не топтали газоны. Дежурил зелёный патруль со станции юннатов. Семена и рассаду цветов раздавали всем желающим горожанам».

   Воспоминания цветовода Киры Фёдоровны Никифоровой: «С Фольмером я была знакома. Сначала он жил в Горсаде в низкой лачуге, потом перешёл жить в дом Горзеленстроя. Я часто к нему заходила. У него было много цветов, но мне особенно нравилась его виола. Он дал мне её. Первое время, когда построили теплицу, в ней выращивали рассаду капусты, помидоров. Теплицей заведовал Фольмер. Он мечтал о цветах. Он мне говорил: «Ты везде бываешь (я бывала и в горисполкоме, и в обществе охраны природы), помоги, чтобы в теплице мы могли выращивать цветы». И в дальнейшем его мечта осуществилась».

   Александра Павловна Сомова работала в 60-х годах руководителем кружка цветоводства на станции юннатов. Она вспоминала: «Фольмера мы знали и очень его любили. Он часто приходил к ребятам на занятия, делился цветами, семенами и рассадой, давал ценные советы по выращиванию цветов. Он очень любил природу, цветы. Очень много сделал для озеленения города. И сильно переживал, если ломали деревья, срывали цветы и вытаптывали газоны… Это был очень добрый, весёлый и подвижный человек».

   Нина Ивановна Киселёва, работавшая заведующей оранжереей общества охраны природы, оставила такой отзыв: «Фольмера лично я не знала, но точно знаю, что первую теплицу в городе построил Фольмер. В 1950-1960 гг. в городе цветов практически не было. Фольмер, а затем Панов и Кригер практически озеленили город…»

Таким был Павлодар сто лет назад:

Фото Дм. Багаева.

А такой он сейчас: город-сад!

     Вот с каким удивительным человеком общалась Анастасия Ивановна! Огромное спасибо Раисе Муратовне Ганиевой, Татьяне Ивановне Кузиной, Вере Дмитриевне Болтиной и Людмиле Васильевне Шевелёвой, которые помогли нам выяснить ещё одну страничку не только в биографии А.И. Цветаевой, но и в истории города!

     Несомненно, что общение с Р. Фольмером было для Анастасии Ивановны интересно и дорого в те нелёгкие для неё годы.

                                                                     О. Григорьева.

Ещё одна печальная весть из Москвы.

Сообщение Дома-музея Марины Цветаевой:

«Ушла Ирина Александровна Антонова...

Заслуженный деятель искусств, президент и на протяжении десятилетий директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.

Великий музейщик, искусствовед, наставник для поколений специалистов, связавших свою судьбу с музеями.

В далеком 1990 году Ирина Александровна вместе с Анастасией Ивановной Цветаевой, Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, Надеждой Ивановной Катаевой-Лыткиной выступала за сохранение нашего Дома, помогала в создании музея Марины Цветаевой и всегда поддерживала его.

Невосполнимая потеря для русской культуры... Ушла эпоха.

Вечная память! Соболезнования родным и близким Ирины Александровны, коллективу Пушкинского музея... Мы скорбим вместе с вами.

На фото:

1.     Ирина Александровна Антонова и Анастасия Ивановна Цветаева в ГМИИ им. А.С. Пушкина.

1.     Ирина Александровна на открытии нашего музея после ремонта в 2017 году разбирает вместе с Ольгой Андреевной Трухачевой пометки Анастасии Цветаевой на докладе Ивана Владимировича Цветаева о благоустроении Музея изящных искусств имени Александра III. Рядом – Зоя Николаевна Атрохина, основатель и первый директор Мемориального Дома-музея Марины Цветаевой в Болшеве, ушедшая от нас 19 ноября этого года...»

 

....

До последнего часа

Обращенным к звезде –

Уходящая раса,

Спасибо тебе!

Марина Цветаева

 

В нашем музее А. Цветаевой немало фотографий И.А. Антоновой вместе с Анастасией Ивановной. Не раз говорится о ней и в книге, изданной павлодарским музеем в 2017 году: Г. Васильев, Г. Никитина «Встречи-свидания с А.И. Цветаевой». В главе «Анастасии Ивановне – 90!» цитируется тёплое поздравление И.А. Антоновой, рассказывается о подарке, который преподнёс Анастасии Ивановне на 90-летие Музей изобразительных искусств – красочный «Альбом древнерусского искусства». А в главе «Сороковины по Андрею Борисовичу Трухачёву» авторы пишут, что И.А. Антонова приехала в этот скорбный день на квартиру к Анастасии Ивановне, поддерживала её морально, решила вопрос с её отдыхом в Переделкино…

Они обе прожили по 98 лет, оставив яркий след в истории русской культуры.

 

Пресс-служба музея им. Пушкина сообщила, что причиной смерти И.А. Антоновой стала коронавирусная инфекция.

Ирина Антонова родилась 20 марта 1922 года в Москве. С 1929 по 1933 год жила с родителями в Германии. В начале Великой Отечественной войны окончила курсы медицинских сестёр, с весны 1942 года в звании младшего сержанта медицинской службы работала в госпитале на Красной Пресне. В 1945 году окончила МГУ, 10 апреля поступила на работу в Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина (ГМИИ) и начала обучение в аспирантуре при музее. Областью её научных исследований было искусство Италии эпохи Возрождения.

С февраля 1961 года директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. В этом качестве выступала инициатором и организатором крупнейших международных выставок, в том числе «Москва — Париж», «Москва — Берлин», «Россия — Италия», «Модильяни», «Тёрнер», «Пикассо» и многих других. В 1981 году вместе с пианистом Святославом Рихтером основала фестиваль музыки и живописи «Декабрьские вечера», ежегодно проводящийся в музее. Являлась бессменным директором фестиваля. В 1998 году фестивалю было присвоено имя Рихтера. Автор более 100 публикаций (каталогов, статей, альбомов, телевизионных передач, сценариев научно-популярных фильмов). На протяжении ряда лет вела преподавательскую работу на искусствоведческом отделении в МГУ, в Институте кинематографии, в аудитории ГМИИ, в Институте восточных языков в Париже.

Член Общественной палаты Российской Федерации (с 2011 года). 10 июля 2013 года приказом Министерства культуры освобождена от должности директора ГМИИ с формулировкой «по собственному желанию». После отставки назначена на должность президента ГМИИ им. А.С. Пушкина. Свободно владела немецким, французским и итальянским языками.

                         СВЕТЛАЯ  ПАМЯТЬ.

28 ноября отмечается 140-летие Александра Блока. В этот день мы представляем книги из фонда музея А. Цветаевой, где говорится о величайшем поэте России. Прежде всего, конечно, это книга Марины Цветаевой «Стихи к Блоку». Этот сборник вышел в Берлине в 1922 году (у нас хранится репринтное издание, выпущенное московским Домом-музеем М. Цветаевой в 2011 г.).

Открывается этот цикл посвящений (1916-1921) стихотворением, написанным 15 апреля 1916 года:

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.

Анастасия Цветаева пишет в своих «Воспоминаниях»: «С апреля 1916 года начинается цикл стихов Блоку, которого Марина если и видела, то с ним так и не встретилась… Цикл стихов, четыре из коих 1916 года, а последнее «Без зова, без слова» - 22 ноября 1921 года. Верность души!»

Об этой «невстрече» двух поэтов написала Ариадна Сергеевна Эфрон в своём детском дневнике (запись от 1 мая 1920 года). Дневники Ариадны Эфрон были изданы отдельной книгой в Москве в 2013 году издательством «Русский путь». У нас она хранится с автографом составителя – Елены Баурджановны Коркиной (кстати, в Казахстане её знают не только как выдающегося цветаеведа, но и как дочь Народного героя РК, Героя Советского Союза, замечательного писателя Баурджана Момыш-улы).

Из «Книги детства» Ариадны Эфрон (в сокращении):

ВЕЧЕР БЛОКА

Выходим из дому еще светлым вечером. Марина объясняет мне, что Александр Блок — такой же великий поэт, как Пушкин. И волнующее предчувствие чего-то прекрасного охватывает меня при каждом ее слове. Марина сидит в крохотном ковчеге художника Милиотти и рассматривает книги. Его самого нет.

Я бегаю по саду. Вывески: «Читает Александр Блок», «В Политехническом музее читает П. Коган». И вообще все по-праздничному — как на Воробьевых горах: в аллеях под деревьями продают лепешки и играет граммофон.

…Чуть только расселись, в толпе проносится шепот: «Блок! Блок! — Где он? — Блок! — За столик садится! — Сирень…» Все изъявляли безумную радость.

Деревянное лицо вытянутое. Темные глаза опущенные, неяркий сухой рот, коричневый цвет лица. Весь как-то вытянут, совсем мертвое выражение глаз, губ и всего лица.

Он читает поэму «Возмездие»…

…В другой части Александр Александрович читал про войну, про войска, которых много погибло в бою, но они шли, полные героизма, и на них смотрела императрица.

Он говорил ровным, одинаковым голосом.

Мне кажется, он еще говорил, что сын забыл отца.

Потом А. А. Блок остановился и кончил. Все аплодируют. Он смущенно откланивается. Народ кричит: «Прочтите несколько стихов!», «Двенадцать»! «„Двенадцать“, пожалуйста!»

— Я… я не умею читать «Двенадцать»!

— «Незнакомку»! «Незнакомку»!

…У моей Марины, сидящей в скромном углу, было грозное лицо, сжатые губы, как когда она сердилась. Иногда ее рука брала цветочки, которые я держала, и ее красивый горбатый нос вдыхал беззапахный запах цветущих листьев. Когда Блок читал слово «Белый Генерал», её личико грустно улыбалось, а рука ласково сжимала мою. И вообще в ее лице не было радости, но был восторг.

…Через несколько минут все кончилось. Марина попросила В. Д. Милиотти привести меня к Блоку. Я, когда вошла в комнату, где он был, сперва сделала вид, что просто гуляю. Потом подошла к Блоку. Осторожно и легко взяла его за рукав. Он обернулся. Я протягиваю ему письмо. Он улыбается и шепчет: «Спасибо». Глубоко кланяюсь. Он небрежно кланяется с легкой улыбкой. Ухожу».

Заметим, что это записи семилетнего ребёнка!

Позднее Ариадна Сергеевна писала: «Блок в жизни Марины Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по «струнному рукомеслу», а как божество от поэзии, и которому, как божеству, поклонялась. Всех остальных, ею любимых, она ощущала соратниками своими, вернее — себя ощущала собратом и соратником их, и о каждом — от Тредиаковского до Маяковского — считала себя вправе сказать, как о Пушкине: «перья на востроты знаю, как чинил: пальцы не просохли от его чернил!» (Эфрон А.С. «История жизни, история души», в 3 томах, М., «Возвращение», 2008, т.3).

Сама Марина Ивановна в письме к Борису Пастернаку от 14 февраля 1923 года вспоминала: «Я в жизни – волей стиха – пропустила большую встречу с Блоком… сама легкомысленно наколдовала: «и руками не потянусь». И была же секунда… когда я стояла с ним рядом, в толпе, плечо с плечом… глядела на впалый висок, на чуть рыжеватые, такие некрасивые (стриженый, больной) – бедные волосы… Стихи в кармане – руку протянуть – не дрогнула. Передала через Алю без адреса, накануне его отъезда».

В прошлом году Эсфирь Семёновна Красовская, первый директор Дома-музея Марины Цветаевой в Москве, подарила нашему музею собрание сочинений М. Цветаевой в семи томах. В пятом томе, где собраны автобиографическая проза, статьи, эссе, переводы поэта, опубликовано замечательно эссе-исследование  Марины Цветаевой «Пушкин и Пугачёв».

Именно здесь мы находим строки, не просто относящиеся к Блоку, а дающие ключ к пониманию и  жизни, и  творчества Марины Цветаевой:

«Есть у Блока магическое слово: тайный жар. Слово, при первом чтении ожегшее меня узнаванием: себя до семи лет, всего до семи лет (дальше - не в счет, ибо жарче не стало). Слово - ключ к моей душе - и всей лирике:

          Поможет жить. Нет! и есть - жить. Тайный жар и есть - жить.

И вот теперь, жизнь спустя, могу сказать: все, в чем был этот тайный жар, я любила, и ничего, в чем не было этого тайного жара, я не полюбила».

Добавлю, что замечательная выставка, приуроченная к 140-летию Александра Блока, величайшего поэта Серебряного века, прошла с 21 августа по 8 ноября 2020 года в Доме-музее Марины Цветаевой в Москве. Она называлась  «Имя твое – пять букв…» (На одной из экскурсий в нашем музее пытливый школьник спросил: «А почему пять, если в фамилии Блока четыре?» Пришлось объяснять про старое написание…)

В аннотации к московской выставке говорилось: «А. Блок – один из самых сложных, загадочных, «закрытых» поэтов эпохи…

…Мемориальная квартира поэта на время работы выставки приобретет новые смыслы, рассказывая историю рождения цветаевского мифа о Блоке. В экспозиции можно будет увидеть тетрадь Марины Цветаевой со стихами к Блоку, прижизненные издания обоих поэтов.

На выставке будут представлены предметы из фондов Дома-музея Марины Цветаевой, Государственного литературного музея, Государственного исторического музея, Российского национального музея музыки, уникальные документы из Российского государственного архива литературы и искусства».

Куратор выставки, старший научный сотрудник ДМЦ  Мария Степанова (её блестящую экскурсию можно было посмотреть на сайте музея) говорила, что выставка была построена «по принципу символизма», представляла собой «лабиринт души» Александра Блока, раскрывающий двойственную природу его личности и творчества. «Двойник не оставлял его … никогда, – насмешливый и ни во что не верящий циник, привязавшийся к боговидцу-романтику», − вспоминал о Блоке Корней Чуковский.

Очень интересен был рассказ о поэме «Двенадцать», одном из самых сложных произведений А. Блока. «Дать ей одно какое-нибудь объяснение было нельзя, так как ее писал двойной человек, с двойственным восприятием мира… Его “Двенадцать” будут понятны лишь тому, кто сумеет вместить его двойное ощущение революции», − полагал К.И. Чуковский. Это «двойное ощущение» Блоком революции прочитывается и в воспоминаниях о поэте В. Маяковского. В революционные дни у Зимнего дворца Маяковский встретил Блока, греющегося у костра. О происходящем Маяковский спросил Блока: «Нравится?» — «Хорошо», — сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли». «Вот это “хорошо” и это “библиотеку сожгли” было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме “Двенадцать”. Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие − славу ей». Очень многие близкие друзья отвернулись от поэта после поэмы «Двенадцать», но Марина Цветаева не осуждала Блока, несмотря на то что революция разрушила ее дом, разлучила ее с мужем. «Демон данного часа революции (он же блоковская “музыка Революции”) вселился в Блока и заставил его. А наивная моралистка 3.Г. потом долго прикидывала, дать или нет Блоку руку, пока Блок терпеливо ждал. Блок “Двенадцать” написал в одну ночь и встал в полном изнеможении, как человек, на котором катались. Блок “Двенадцати” не знал, не читал с эстрады никогда. (“Я не знаю «Двенадцати», я не помню «Двенадцати»”. Действительно: не знал.)» На выставке была представлена поэма «Двенадцать» с иллюстрациями Юрия Анненкова – именно такая была в личной библиотеке М. Цветаевой. Книгу принес и подарил Марине Павел Антокольский, прочитав строки поэмы в квартире, разоренной и опустошенной «революционным шагом».

Завершить нашу встречу хотелось бы стихотворением Марины Ивановны, которое наиболее ярко передаёт не только чувство Цветаевой к любимому поэту, но и то значение, которое имел Блок в её жизни:

Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.

Мимо окон моих — бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.

Я на душу твою — не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег. —

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий — святыя славы —
Вседержитель моей души.

2 мая 1916

 

В плане тематических мероприятий музея тема 22 ноября  звучит так: «По страницам «Воспоминаний» А. Цветаевой. О поездке сестёр Цветаевых на похороны Льва Толстого в ноябре 1910 года».

Несомненно, сёстры Цветаевы были очень литературоцентричны, и когда 7 ноября 1910 года (20 ноября по новому стилю) на станции Астапово Рязанской губернии умер великий писатель и мыслитель Лев Николаевич Толстой, Марина и Ася не могли остаться в стороне от этого события общероссийского – и даже мирового масштаба.

Перечитывая главу «Воспоминаний» под названием «Похороны Льва Толстого», не только проникаешься атмосферой тех дней; восхищаешься  (как всегда)  прекрасным языком писательницы и её уникальной памятью, сохранившей для потомков столько мельчайших интересных подробностей; поражаешься ещё и тому, как изменились времена и нравы… 110 лет назад болезнь и смерть писателя волновали миллионы людей по всему миру. В газетах печатались сводки о состоянии его здоровья. А потом страшная весть – Лев Толстой умер. Как пишет Цветаева: «Тогда вся Москва подымается – ехать на похороны! Переполнены – или остановлены – трамваи. Толпы. Студенческие демонстрации… Улицы запружены… Папа запрещает нам ехать, идти куда-то: могут быть беспорядки, стрельба…» Но 18-летняя Марина и 16-летняя Ася просто убежали из дома.

Анастасия Цветаева, 1910 г.

И вот они в поезде, в волнении от того, «что – удалось! Что – едем! Что увидим - в первый раз (и в последний) Льва Толстого! Героя! Замученного властью, отлучённого от церкви за то, что хотел думать по-своему, проповедовал, веря в Бога по-своему! А дома – жена, эта Софья Андреевна, отравившая жизнь гению! Ушёл! Хоть умереть-то ушёл из дому!»

Надо сказать, взгляды Анастасии Ивановны на личность и творчество Льва Толстого были неоднозначны и очень менялись в течение её долгой и нелёгкой жизни. «Величавые дни смерти Льва Толстого…» - пишет она в романе «Аmor», вспоминая юность. А в  своём первом письме к Максиму Горькому в 1926 году она писала: «Льва Толстого не выношу как проповедника, жалею, и – раздражает…»

Упоминание персонажей Толстого встречается на многих страницах «Воспоминаний». Читая после смерти матери её дневник, «историю маминой любви, в её семнадцать лет, к некоему “С.Э.”, артиллерийскому офицеру», Анастасия Ивановна отмечает, что он был похож на князя Андрея Болконского: «Горечь в нём была и тонкость суждений».  С этим же персонажем «Войны и мира» сравнивает А. Цветаева Константина Родзевича – героя «Поэмы горы» Марины Цветаевой.

Судьбы персонажей великого романа Толстого влияли на самоощущение и поведение людей. Описывая своё состояние во время первой беременности, Анастасия Ивановна констатирует, что чувство её было такое: «Надо ещё – выжить».  Недавно она прочла «Войну и мир»… «Смерть родами матери Николеньки Болконского жила в душе. Может быть, отсюда было моё ожидание того же?»

Несколько раз упоминаются в произведениях А. Цветаевой люди, которые, по её словам, послужили прототипами персонажей «Войны и мира». Вот автор описывает в «Воспоминаниях» взаимоотношения Макса Волошина с матерью Еленой Оттобальдовной: «Пра (так называли мать Волошина близкие – О.Г.) ведь его воспитала одна. С мужем рано рассталась. С него, говорили, Толстой писал Стиву Облонского…»

А прототипу Наташи Ростовой А. Цветаева посвятила свой небольшой рассказ «Памяти Татьяны Андреевны Берс». Писательница-мемуаристка Т. Берс-Кузминская была младшей сестрой жены Льва Толстого – Софьи Андреевны. По признанию самого писателя, она послужила (вместе с Софьей Андреевной) прототипом Наташи Ростовой.  В 2000 году биографы А.И. Цветаевой «Глебы» (Г.К. Васильев и Г.Я. Никитина) издали небольшую книжку рассказов Анастасии Ивановны под названием «Воспоминания о муфте», куда вошёл и этот рассказ. А Цветаева пишет в нём, как в годы гражданской войны в Крыму, в Судаке, оказавшись с сыном Андреем в больнице Красного Креста, она познакомилась с внучкой Татьяны Берс, тоже Татьяной. Отсюда и подзаголовок рассказа – «Воспоминание о внучке Наташи Ростовой». Цветаева называет её «второй кавалерист-девицей», так как Татьяна-младшая участвовала в боевых действиях, переодевшись в мужскую форму, как известная Надежда Дурова…

Итак, вернёмся к «Воспоминаниям». Коротко содержание этой главы о похоронах Толстого (в части 10 - «Юность. Москва. Крым. Москва»)  Анастасия Ивановна изложила в телефонном разговоре с Галиной Яковлевной Никитиной 5 февраля 1988 года (из книги «Телефон на Б. Спасской. 1988», Москва, 2003, самиздат, составители Глебы): «…В то время в Москве очень боялись демонстраций, так как умер Лев Николаевич. И папа, боясь всех этих волнений, не разрешал нам ехать. Но этого ничего не было. И мы, ослушавшись папу, поехали. Марина успела надеть ботинки, а я как была в туфельках на каблуках, так и выскочила… и весь путь проделала на отмерзших ногах. Они у меня совершенно закостенели до самых колен. Марина пожалела меня, и мы не пошли на кладбище, а только заходили в дом и прошли мимо него. И поехали обратно. Туда мы ехали в первом классе, потому что было пущено много дополнительных поездов. А обратно, так как мы истратили все деньги, мы ехали в третьем классе…» (этот рассказ Анастасии Ивановны был связан с тем, что она участвовала в съёмках документального фильма о Л. Толстом, но эти слова потом в фильм не вошли).

На станции Козлова Засека сёстры провели всю ночь. Горели костры, студенты пытались навести порядок в толпе, устраивали цепи, пели революционные песни. Все ждали поезда с телом Льва Николаевича. Перед рассветом стало ещё холодней, Ася уже не чувствовала ног…

Где-то в этой толпе и сёстры Цветаевы…

Похороны Льва Толстого

Поборов усталость и холод, сёстры всё же выстояли огромную очередь в дом Толстого и попрощались с любимым писателем. Лев Николаевич лежал в гробу в чёрной рубашке, «очень жёлтый, очень знакомый, только худее, с белой бородой… В этой комнате он писал “Войну и мир”…»

Если на прощании с Толстым Марина и Ася  «горят белым пламенем презрения» к его супруге, то с годами отношение к ней резко меняется. Цветаева пишет: «Если бы мне сказали тогда, что десятки лет спустя я буду плакать, ночью, над дневником этой женщины, дивясь жестокости Льва Николаевича, останки которого мы ждём сейчас с чувством, похожим на – обожествление…»

Инакомыслие Толстого, отлучённого за свои взгляды от церкви, стало для А. Цветаевой, особенно в последние годы жизни, просто неприемлемым. Владимир Ионас пишет в своих воспоминаниях («Анастасия Цветаева. Встречи. Переписка», журнал «Грани», №199, 2001): «Зная, что я люблю Толстого, что он – мой кумир, она противу всех светских правил, грубо и с раздражением чернила его в моих глазах, ссылаясь при этом на дневники Софьи Андреевны. Его религиозные взгляды вызывали у неё резкую отповедь, особенно его отпадение от Церкви. Когда я в разговоре ссылался на Толстого, говорила: “За Вашего Толстого молиться надо”. Для неё он был великим грешником».

Многие из тех, кто общался  с А. Цветаевой, касаются этой темы. Михаил Смирнов  вспоминает, как в Коктебеле Анастасия Ивановна, застав его за чтением газет, воскликнула: «Вот то, чего я не делала никогда в жизни!» Но потом сообщила о четырёх исключениях. И первым была названа смерть Льва Толстого. (М.О. Смирнов «Последний луч Серебряного века», в книге с одноименным названием, Москва, ДМЦ, 2010).  Но это «отступление от правил» и поклонение перед гением Толстого, опять же, было только в юности. А затем автор пишет: «О Толстом говорила не раз и всегда неодобрительно: “Ничего хорошего в этом человеке не нахожу”. Вспоминала свой вопрос к Горькому: “Знал ли Толстой, что он не добрый?” – и его ответ: “Знал. О себе говорил: “Старый, глупый старик, злой старик”. И, как бы продолжая слова Горького: “Так что гением он понимал глупость своего толстовства, и, может быть, вред своего толстовства… Ужасная смерть… Бог его наказал. Это какую же гордыню надо иметь, чтобы сравнить себя с Христом! Написал “Евангелие”…

…И он был нетерпим в быту. Например, однажды разбудил Софью Андреевну и потребовал клюквенного киселя… Ух, у меня бы он это потребовал! Я бы ему всю бороду измазала этим киселём!

…О маске Льва Николаевича Толстого Анастасия Ивановна сказала: “Вот человек, который пошёл против церкви; ужасная маска, в него как будто молотком вколочен страх смерти… и физическое страдание, и полное духовное смятение”…»

М. Смирнов пишет, что дважды слышал от А. Цветаевой отрицательную оценку «Анны Карениной»: «Более скучного романа, чем у Анны с Вронским, я не видела – ни одного поцелуя, ни одной прогулки при луне. И что она увидела во Вронском?»…

Довольно резкое суждение А. Цветаевой о великом писателе приводит в этой же книге («Последний луч Серебряного века») архимандрит Виктор (Мамонтов) в статье «Языком сердца»: «Лев Толстой – прекрасный психолог, стилист, но всё очень навязчиво, всё время что-то объясняет. Упрощает. Колосс для средних людей». Какой контраст с оценками 1910 года, с отношением юных Марины и Аси к великому писателю и его уходу: «Такое событье – всемирное! Такая утрата! Быть русскими, быть близко – и не попасть на похороны… Долг каждого!»

Но каковы бы ни были поздние оценки А. Цветаевой Льва Толстого, основополагающие черты их творчества и жизни остались общими и неизменными, гуманистическими. Об этом замечательно написал Владимир Ионас. Размышляя о романе Цветаевой «Amor», о невероятно трудной борьбе человеческого духа, в которой Анастасия Ивановна одержала победу, он пишет: «Это и её ретроспективная оценка: решила отдать своё прошлое на суд и осуждение будущего. Смелая душа. Так же поступил и не милый её сердцу Толстой. Это – русская душа, известная нашей классической литературе, душа, стремящаяся к идеалу, ищущая покаяния за своё несовершенство, чисто человеческое несовершенство. Это – душа русской интеллигенции XIX века…»

Книга «Воспоминания» (Москва, АСТ, 2015)

 

О. Григорьева.

Печальная весть пришла из Москвы, из Дома-музея Марины Цветаевой:

«Дорогие друзья! Сегодня, 19 ноября, весь цветаевский мир осиротел - ушла из жизни Зоя Николаевна Атрохина, первый директор Мемориального Дома-музея Марины Цветаевой в Болшеве, его основатель, чуткий, любимый нами наставник, большой друг нашего Дома.

Больше тридцати лет Зоя Николаевна отдала исследованию, популяризации, возрождению интереса к творчеству Марины Цветаевой. Ее энтузиазм, смелость подарили нам уникальное пространство - Болшевский музей, открытый после ремонта в 2013 году, и ставший точкой притяжения для всех почитателей творчества Цветаевой. Тёплый свет в гостиной, темнота за окнами и стихи, много стихов - для нас всегда Болшево было и есть нашим вторым Домом.

Уход Зои Николаевны - большое горе. Ком в горле. Светлый человек, всегда оптимистичный, дарящий улыбки, профессионал своего дела... Зоя Николаевна, нам очень Вас не хватает! Наши искренние соболезнования родным и близким!»

З.Н. Атрохина выступает на открытии выставки к 125-летию А.И. Цветаевой в августе 2019 г., ДМЦ, Москва

На Цветаевском костре в Болшеве, 2013 г. Зою Николаевну поздравляют представители комитета по культуре.

Фото Э. Калашниковой.

Обаятельный, добрый, внимательный человек, прекрасный организатор, известный цветаевед, лауреат литературной премии им. Марины Цветаевой… Навсегда останутся в сердце встречи и общение с Зоей Николаевной в Болшеве, Москве, Елабуге, на нашем незабываемом Цветаевском теплоходе...

Светлая память.

                                                                      О. Григорьева.

Книжный фонд музея Анастасии Цветаевой пополнился новым сборником стихов Ольги Григорьевой «Двадцатый», в который вошли, в том числе, и стихотворения Цветаевского цикла.

 

Цветаинство

 

«Цветаинство» – я прочитала слово

над книжной полкой, в городе Тарусе.

Его придумал, знать, какой-то гений

иль этот молчаливый продавец,

В пустом и неказистом магазине

смотрящий на входящих с вечной грустью,

ну а сегодня – с маленькой надеждой,

что, может, что-то купим наконец...

 

Цветаинство царит на этих полках.

Откроешь книгу – и пойдёт сиянье!

Наверно, тут должны толпиться люди,

должны все книжки разбираться влёт!

Но то, что высоко, толпа не любит.

Спасёт не обожанье – пониманье.
Какие тиражи теперь, Марина!

Настал черёд. Но кто те вина пьёт?

 

... Здесь в детстве жизнь была

подарком царским.
Что сёстрам довелось... Не хватит слов.
Цветаинство витает над Тарусой

и окропляет нас дождём октябрьским,
И устилает золотом дорожки,

и озаряет пламенем костров.

8 октября 2019

Таруса

 

 

НА ЦВЕТАЕВСКОМ ТЕПЛОХОДЕ

 

Памяти Л.А. Мнухина

 

Говорят, что человек – уходит.

Только память наша – не уйдёт.

Он вчера уплыл на теплоходе.

Был прекрасен этот теплоход.

 

На таком в Елабугу мы плыли

(Тот, кто помнит, тот меня поймёт),

Всё смешалось – небыли и были.

Скорбь. Восторг. Цветаевский полёт.

 

Он отплыл – легендой, глыбой, льдиной.

Что оставил – это нам хранить.

Он, конечно, встретится с Мариной.

Будет им о чём поговорить.

 

4 июня 2020

 

Город друзей

 

Ольге Трухачёвой

 

Жизнь начинается заново…

Анастасия Ивановна

После потерянных лет

Справилась с вёрстами-бедами,

И в Павлодар неизведанный

Куплен плацкартный билет.

 

Вот он, степной, неизученный…

Радуют речки излучины,

Церковь (хоть без куполов),

Радует дрожь предвкушения –

Чудо свершить воскрешения

Тайною магией слов.

 

Все воскресают, кто дороги,

И испаряются вороги,

Лагерь, и ссылка, и боль…

Самое главное – пишется,

Внучками это услышится,

Им передастся любовь.

 

Просто писала, не ведала,

Что Павлодар неизведанный

Городом станет друзей,

То, что душе её, страннице,

Больше не выпадет маяться,

Что в новом веке останется,

Здесь поселившись в музей!

 

(Единственный в мире музей Анастасии Цветаевой

был открыт 4 января 2013 года

в Славянском культурном центре г. Павлодара.)

 

 

ЦВЕТАЕВСКАЯ ВНУЧКА

 

Не поэт она, а практик,

Знает жизнь не на словах.

В ней Цветаевский характер,

Трухачёвский в ней размах!

 

Чьи-то судьбы в Лету канут.

Есть иное бытиё…

Сохранять любовь и память –

Назначение её.

 

Пусть сейчас ты в Штатах где-то,

Приезжай, порадуй нас,

Коль однажды жарким летом

В Павлодаре родилась!

 

8 октября 

 

Памяти Марины Цветаевой

Боже ты мой, неужели октябрь?
Это октябрь. Сентябринки засохли.
На винограднике – слёзы ли, сок ли –
Чистый янтарь.

Это октябрь. Неизбежная грусть.
Недалеко до смертельного хлада.
Но у калитки рябиновый куст –
Будто награда.

Тихо окликну её. Говорю
Что-то земное...
Многое можно простить октябрю,
Ибо – восьмое.

8 октября 2018

 

 

Из цикла «Крымские зарисовки»

 

В Коктебеле

 

Памяти младшего сына А.И. Цветаевой

Алёши Минца (1916–1917)

 

Сердца неровный стук…

Что им сказать теперь?

Холм небольшой – Култук.

Кладбище. Коктебель.

Что ты расскажешь им,

Мальчикам, малышам,

Спящим в земле одним…

Листья хрустят, шуршат.

Век пролетел, проплыл.

Матери нет давно.

Милым Алёша был,

Вырасти не дано.

Кто-то принёс юлу,

Кто-то конфет в горсти…

Только прошу, ему

Ягоду не носи.

 

Также вошли в сборник «Двадцатый» стихи О. Григорьевой из Цветаевского цикла в переводе на казахский язык Куаныша Шайзадинова:

 

31 августа

 

Каждый год на исходе лета

Ставлю свечку за упокой.

Ты прости ей, Господи, это –

Не владела она собой.

В поднебесье душа рванулась,

И осталась внизу Земля…

До Елабуги затянулась

Роковая её петля.

Выпал век сумасшедший, бурный…

И людской не пугает суд.

Муж, и дочь, и сестра – по тюрьмам,

И стихи уже не спасут.

Уходила скорбя и веря –

Мол, не будет сынок забыт…

Убивает поэтов время.

Убивает поэтов быт.

Ад ли, рай – было всё едино.

И открылась в бессмертье дверь…

Если знала бы ты, Марина,

Как мы любим тебя теперь!

Без вины и корюсь, и маюсь -

Если б кто-нибудь был с тобой!

Горький август, Маринин август.

Ставлю свечку

за упокой.

 

31 тамыз

 

Жыл сайын жаздың соңында

Қоямын шырақ  ол  үшін.

– Құдайым , кешір Сен оны -

Алмады  ұстай   ол   өзін!

Аспанға    жаны  ышқынды,

Астында   зарлап жер қалды.

Елабұға  боп  тұрағы,

Созылды   асылар   тұзағы.    

Басқа  түсті  керзаман  

Қаймықпай адам сотынан.

Күйеуі, қызы , сіңлісі -

Тұрағы  - түрме есігі.

Құтқармас   енді  өлеңі.    

Кетерде сеніп  қалып ед -

Ұлымды  ұмытпас деп сонда.

Ақынды  уақыт  өлтіред,

Ақынды тұрмыс  өлтіред.

Тамұқ пен жұмақ  бір болар.

Алдынан сонда ашылар  -

Мәңгілік өлмес есігі ...

Білсең ғой, егер , Марина,

Қалай біз сені  сүйеміз!

Өзімді  сөгем  кінәсіз --.

Жаныңда  біреу  болса ғой,

Өкініші   кермек  сол  тамыз,

Мариналық   бұл  тамыз.

Сол үшін  шырақ    жағамыз.

 

 

В Елабуге

 

– Лежала б ты

Под вечнозелёной пальмою,

Читала б её стихи

На исходе дня…

Ну что ты рвёшься

В Елабугу эту дальнюю?

Ну что ты ищешь? –

Уговаривали меня…

Но мне надо было самой

Посмотреть этот дом.

И увидеть эту дорогу

И этот гвоздь.

И понять, что же с ней

Случилось потом,

Как всё сплавилось и слилось.

В петельку сплелось.

 

 

Алабұғада

 

Жатушы ма ең,саясында

Құрма ағаштың жасыл желек.

Батар күнмен жанталаса,

Оқушы едің сенөлең....

Неге соншаұмтыласыңасыға,

ҚиырдағыЕлабұға -қалаға ?

Не іздейсіңсенонда?–

Үгіттепедіазғыра ...

Бірақмағанкерекедіөзіме,

Осы үйдікөружазыпкөзіме.

Жәнетағыкөргімкелді –

Ана  жолдыапарар,

Шегенідеөзімсондаасылар.

Жәнетағыкеліпедітүсінгім -

Не болғанынсонанкейін,

Қалайбәріараласыпесіліп

Айналғанынасылатынтұзаққа !

 

 

На кладбище

 

…И палящее солнце уже превращалось в медь.

И спускалась на Елабугу благодать.

Она выбрала эту землю, чтоб умереть.

Она выбрала эту гору, чтоб здесь лежать.

И она не могла не знать, что сюда придут

И поклонятся, и будут читать стихи.

И поэтому – светел её приют.

И могилы – нет. И слёзы у нас легки.

И поэтому – будь навеки благословен

Этот край, этот берег, елабужская вода…

Ведь Марина – не камень, не крест, не тлен.

Только то, что осталось в нас. Навсегда.

 

Москва – Елабуга, август 2006

 

 

Қабырстанда

 

Күйіптұрғанкүн  де,  міне,  еріпбалғаайналды,

Елабұғарахаттаныпмамыра-жайғажайланды.

Олдасолай,  өлуүшін   осы  жергебарады,

Олдасолай  осы таудыжатуүшінқалады,

Білмеуіоныңмүмкінемес, мұнда  соңыракелетінін

Тағзыметіп,  оқитыныноныңсондаөлеңдерін.

Сол  себептен, пана  қылдынәсіптеріпбұлжерден.

Жатқанбізге - мола емес. Жасшықпайдыкөзімізден.

Сол себептен  -мәңгілікке   разы   қылыпрахметжаусын.

Бұлөлкеге, бұлтікжарға, толқынынаЕлабұғасуының.

Өйткені  Марина – тас та  емес, топырақ та  емесшіріген.

Ол   - тек  ДүниебіздеқалғанМәңгіліккебізбенен!   

 

 

 

Маринин камертон

 

Елене Поздиной

 

Когда со всех сторон
Обложит бытом жизнь,
Мне нужен камертон –
Настроиться на высь:
Летящую звезду,
Поющую струну…
Мне нужен камертон,
Чтоб не пойти ко дну.
Там пошлость и обман,
Липучий вязкий сон.
Прошу тебя, достань
Маринин камертон!

 

В Елабуге задень –
И полетят слова:
Таруса, Коктебель,
И Прага, и Москва…
Чтоб души, без оков,
Звучали в унисон,
Есть синий том стихов
И писем чёрный том.
Её прощальный взгляд,
И боль её, и страсть
Нас всех соединят
И не дадут упасть! 

 

Как самый лучший друг
Меня спасает он –
Небесный чистый звук,
Маринин камертон.

 

 

Мариналық камертон

 

Өмірімді  тұрмыс  билеп,

Қысқанында  жан-жағымнан,

Күйлеу үшін  Шыңға өрлеп -

Ұшып жатқан жұлдыздарға,

Күмбірлеген шектеріме,

Керек  маған  камертон.

Пасықтық пен жалғандық

жатқан  сонда қайраңына,

Түсіп кетпеу үшін маған –

онда  ұйма ұйқы  жатыр.

Тез алып шық  бері таман,

Маринаныңкамертонын!

 

Тиіпкетсең Елабұғаға –

Қаншамасөзшығаронда:

Коктебель мен Таруса,

Мәскеуменен  Прага...

Жандарымызбұғаусыз

Үндессеекенжарасып.

Дәптерібар  жыртолған,

Хаттарытолы  қара  том.

Қоштасаркезгіқараған,

Қайғы – мұңлыжанары

Еңсеміздітүсіртпей,

Басымыздықосады!

 

Еңбіржақсыдосымдай

Менісондақұтқарар -

Мариналық  камертон,

Кіршіксіз таза сыңғыры!

Перевод на казахский Куаныша Шайзадинова

 

 

 

 

 

Всегда интересны материалы, которые присылает в наш музей Анастасии  Цветаевой Станислав Артурович Айдинян. С 1984 по 1993 годы он был литературным секретарём и редактором А.И. Цветаевой. Вот и в этот раз присланные фотографии, фотокопии материалов, книги очень содержательны и дороги для всех, кто интересуется творчеством замечательной русской писательницы.

Вот, к примеру, заявление А.И. Цветаевой в Союз писателей с просьбой оформить на должность литературного секретаря её многолетнего помощника С.А. Айдиняна:

Интересна записка А.И. Цветаевой, адресованная матери Ст. Айдиняна Л.Т. Гладковой от 7 января 1986 года:

Фонд музея, посвящённый Ст. Айдиняну, пополнят две фотографии. На этом снимке Станислав Артурович с известным литературоведом Львом Анненским (слева) в Центральном Доме литераторов в Москве:

 

А этот портрет Ст. Айдиняна выполнил художник Мухадин Кишев (Испания):

Посетители музея могут теперь познакомиться со статьёй Ст. Айдиняна «Об очерке А.И. Цветаевой “Внучка Наташи Ростовой”». Она была опубликована в сборнике материалов научно-практической конференции «Сурожские чтения», которая проходила в Судаке в сентябре 2018 года (издан в Симферополе в этом году).

В сборнике «”Серебряный век в Крыму”: взгляд из XXIстолетия» (Симферополь, 2019) опубликовано большое исследование Ст. Айдиняна «Анастасия Цветаева в Судаке». Очень интересна и публикация Станислава Артуровича в альманахе «Новая деревня» под названием «Так давно (с А.И. Цветаевой в 1985 году в Коктебеле)». Здесь же напечатана большая рецензия на книгу Ст. Айдиняна «Четырёхлистник».

Кроме того, Станислав Артурович прислал список своих видеовыступлений на youtube. Это 26 интереснейших видеозаписей, которые музей сможет использовать при проведении своих мероприятий.

В присланной книге Михаила Смирнова «Прошлое не умирает» (Москва, 2018) четыре очерка из цикла «Эссе о писателях» посвящено Анастасии Ивановне Цветаевой, в том числе автор собрал афоризмы писательницы из её разных книг.

Сердечно благодарим Станислава Артуровича Айдиняна за присланные материалы и предлагаем вниманию читателей сайта афоризмы А.И. Цветаевой из книги Михаила Смирнова (в сокращении).

 

АФОРИЗМЫ А. И. ЦВЕТАЕВОЙ

И афоризмы мои пусть звучат – они не менее звучны, чем звуки рояля.

А. Цветаева. «Дым, дым и дым…»

Из книги «Королевские размышления. 1914» (Анастасия Цветаева. Собр. соч. Том 1. М. : Изограф, 1996)

В философской мысли есть какой-то пафос: королевское  и безнадежное величие (с. 6).

Все должно иметь смысл. Человечество для Бога не имеет смысла. Человечество в своем целом ничему не помогает. Оно – коробка  с разнообразным содержимым, из которого, однако, одно нужно всегда только другому… (с. 10).

Все стремится к высшему. Все ищет себе неба… Человек ищет сверхчеловека. Без этого стремления – нет смысла (с. 10).

Зло и добро – мысли в пути к Богу (с. 12).

Чем больше выходов кругом – тем безвыходней! (с. 26).

…разум идет своей единственной, ужасной дорогой, доходит  до бездны, видит и застывает (с. 26).

…не единой Мыслью должен быть жив человек! Но – каждым лучом солнца, каждым остроумным проектом, каждой дерзновенной мечтой! (с. 37).

…жизнь важна только мгновеньями! Только счастьем! (с. 41).

...решать вопрос можно только тогда абсолютно правильно, когда ты в нем не заинтересован (с. 60).

Наше стремление все слить в едином итоге нас приводит к понятию загадки там, где есть только сложность (с. 74).

Ожидание – это точно кто-то тихо пьет твое сердце (с. 99).

Страсть, влечение друг к другу – ничто иное, как жажда (с. 142).

Не тем безнадежна любовь, что у нас сердца вероломны, а лишь тем, что душа больше нас и что мы не властны над нею (с. 206).

Из книги «Воспоминания» (В 2 т. Т. 1. М. : Бослен, 2008)

Любовь сильнее смерти. Если верить, верить в невозможное, оно станет возможным, надо сильно желать, сильно верить, сильно любить, – и преграды разрушатся (с. 9).

…у души нет возраста (с. 210).

Трагедии себе не хочет никто, с ней рождаются (с. 327).

… разве бы человек жил, если бы помнил во всю мочь?.. (с. 356).

Почему всегда боишься того, кого любишь? (с. 391).

И главнейшее счастье – выйти из круга себя, залюбоваться другой душой, другими чертами… (с. 476).

Память – это шкатулка, и мы, видимо, из нее вынимаем (с. 482).

Есть ли время фантастичнее, беспокойнее юности? Разве детство… Но кто назвал счастьем их вдохновенный хаос? (с. 493).

Но жизнь страннее, чем ждем (с. 614).

Разве может физическая близость утолить тоску по (его) душе,  по (его) стихийному духу, рвущемуся от всех? (с. 709).

Из книги «Воспоминания» (В 2 т. Т. 2. М. : Бослен, 2008)

…мы живем один раз… сейчас надо все исполнить – все постичь – все отдать – за все попросить прощенья (с. 50).

Замужество – это все же тихая пристань (с. 67).

Кто же имеет власть видеть будущее? Кто поверил бы… в закон превращения, более могучий, чем явь…Только в музыке звучит он, закон катастроф, слияния прошлого с будущим, неожиданностей, грохота черного грома – с арками радуг, глотающих гром, открывающих вход на небо! (с. 97).

Зачем, для чего – выходить из своей души, жертвовать ею, входить в душу другую, какие-то дни и часы жить одной жизнью с этой душой, так привязываться – и вдруг его нет, ты ему не нужна, он находит себе жизнь где-то рядом… (с. 110).

Те, которые не любят, живут призрачной жизнью – разговоров, споров и книг… (с. 213).

Жизнь – это только прощаться (с. 288).

…так легко – полюбить еще одну душу, жить в ее колдовстве –  и это вовсе не колдовство даже, а общее волшебство жизни, вечный зов и вечный ответ на зов (с. 293).

Мудрость. Безумие. Как часто эти две вещи меняют места (с. 369).

Жизнь не останавливается ни на минуту, от ее спешки и шума – холодно на душе (с. 400).

Из книги «Amor» («Amor»: Роман и повесть. М. : Современник, 1991)

…любопытно быть совершенно здоровым среди больных  (как выпив вина – среди трезвых) (с. 28).

В отсутствие человека так боишься, что он никогда не придет больше! (с. 77).

Любовь без уважения – немыслима. А страсть без любви? (с. 108).

Биться за свое счастье… дело не очень великой чести! Но биться против несчастий другого… – долг (с. 140).

Человек ведь не всегда себе ищет лучшего, он может пожелать себе – худшего… (с. 140).

Когда не хватает у человека сердца – тогда и ума не хватает! (с. 144).

Но жить только местью – нельзя (с. 182).

Сладко спать, выполнив долг (с. 221).

Великое кладбище земли – Искусство, поющее вечную память Жизни! (с. 258).

…То простое, чего ждем, чего не можем дождаться, – невероятно в момент появления. Отняв нацело силы, оно взамен подает себя почти, как фантасмагорию (с. 262).

Но ложные чувства правят нами сильнее истинных (с. 327).

Простить – значило кинуться служить, помогать, исправлять наделанное осуждением. Это… Праздник праздников! (с. 348).

В будущее глядеть так же страшно – как в небо нельзя доглядеть – отворачиваешься (с. 350).

Любовь сильнее Разума, она его заколдовывает, – как Лорелея… рыбаков (с. 351).

А сильного никто не жалеет, и слабые живут за наш счет (с. 358). 

Из книги «Московский звонарь» («Моя Сибирь: Повести». М.: Советский писатель, 1988)

…глубоки завороты мыслей и чувств, в них можно заблудиться  (с. 41).

Из книги «Моя Сибирь» («Моя Сибирь: Повести». М.: Советский писатель, 1988)

Есть ли на свете существа благодарнее и благороднее собак?  (с. 101).

Дешевы деньги в чужом кармане… (с. 107).

Удивительная была сущность жизни, в тяжкие годы, в трудных условиях никогда она не лишала людей якоря надежды. Бросала им его – так нежданно! Да, существо жизни была – надежда. И должно быть, так было во все исторические времена! (с. 108).

Много значит аккуратная помощь в нужде! Расчет нуждающегося на то, что получит столько-то и тогда-то. Благословенная бухгалтерия бедности и любви! (с. 134).

…мы имеем свободу воли и потому – Правосудие. О, как хорошо, что – Есть! (с. 143).

Как сладко, роскошно учиться простой, дикой человеческой жизни, мимо которой жил в молодости в городах – всю зрелость!  (с. 148).

Давно сказано, что, чем глупее выдумываемое слово ласки (домашние словечки, клички), тем оно нежней (с. 153).

Отчего бывает, что не узнаешь себя потом в том поступке, который, происходя, кажется осмысленным, убедив в себе твою совесть?  (с. 163).

Из книги «Старость и молодость» («Моя Сибирь: Повести».  М.: Советский писатель, 1988)

В общем, опасная страсть рассуждать приводит часто  к неожиданным выводам (с. 232).

Разве сытость (чем бы то ни было) не есть уже праздник? (с. 237).

И где, когда было без муки? Мука – закон вещей (с. 238).

…странно было бы все иметь, даже и неуютно как-то (с. 259).

…без сокрушения, богатой быть – непристойно (с. 260).

Как можно не трепетать от разлуки, как только падает на твой путь ее тень? (с. 260).

Писатель идет по дню, как по берегу, – и тащит за собой сеть. Иногда он до дома донесет всего одну-две-три рыбки, остальное – скользнуло прочь, в муть забвения (с. 267).

Из книги «Непостижимые: рассказы о животных» (М. : Объединение «Всесоюзный молодежный книжный центр», 1992)

Чем больше звереют люди, тем человечнее делаются животные  (с. 15).

Если бы мы слушали свою совесть, а не лукавые утешения бессовестности, было бы легче жить на земле (с. 30).

Ум так привык утешать себя и лукавить… (с. 107).

Человек и страдание – органично, потому что отражено в сознании.

Страдание животного – чудовищно, потому что у него нет греха  (с. 126).

…теперь все животные стали понимать больше, с тех пор как люди утратили понимание… (с. 145).

…собачье сердце не менее сложно, чем наше, способно оно на покаяние… (с. 150).

Любопытство, научающее людей гаданиям, подглядыванию  в будущее, есть плод малодушия, и есть в этом – брешь в благородстве и недостаток достоинства… (с. 161).

Из книги «О чудесах и чудесном» (М. : Фирма «БУТО-ПРЕСС», 1991)

Ведь это тут только есть верующие и неверующие, Там – все верующие… (с. 44).

Из книги «Мой единственный сборник. Стихи» (М. : Дом музей Марины Цветаевой. Изд-во Изограф, 1995)

А к солнцу нет пути, как через мрак! (с. 25)

Недолго нам от вечности таиться, Запрятав голову под смертное крыло, – Настанет час души! И вещей птицей Бессмертия живой воды напиться Из мрака тела – в дух, где тихо и светло! (с. 135)

Из книги «Неисчерпаемое» (М. : Отечество, 1992)

…в устном рассказе и в мире раскрытой книги действуют совсем различные законы (с. 63).

Наша жизнь от земли отлетает, на землю падает!.. Неутомимость любви – здесь… Выше, выше! Выше неутоленности – неутомимость… Неутоленная любовь – выше утоленной? Отчего же так мил человек, так драгоценен, что в мгновенном затмении кажется драгоценней всего… (с. 112–113).

…мы получаем только, когда отдаем… надо жертвовать, не рассуждая и не ожидая – в ответ! (с. 113).

Разве не ясно, что все человеческие страсти и любовь, все человеческие возможности дадут один итог – пресыщение… Почему же мы так слабы, что хочется себе – хоть немножко… (с. 113).

Ведь с юности поняла – все здесь безнадежно, подвержено заживо –  тлению, потому что мы, бессмертные, умираем каждый день, каждый час. И с юности не пойму, отчего же так мил человек, тленный, подверженный всем влияниям, как огонь на ветру? Что же светит в нем, как маяк в ночи, как лучина – в темной избушке? Образ и подобие Божие? (с. 118).

Отчего – пока мы тут, а не в вечности, все время о чем-то страдаешь? Без перерыва… (с. 119).

Горе – быстрый вожак (с. 156).

Отсутствие лечится только ПРИсутствием, и если отсутствие смертное – то присутствием бессмертия (с. 160).

Разве таинственность не имеет права на жизнь? (с. 170).

Жизнь окутана тайнами, и было бы трудно пробираться через них, если бы не было дано человеку способности задумываться и постигать (с. 171).

Разве в глазах и в верности собаки часто не много больше благородства, чем в ином человеке (с. 174).

…юность бессмертна на земле, как вечность – над жизнью, юность – этот следующий за детством шаг, еще ничего не поняв, кроме счастья жить (с. 264).

Из книги «История одного путешествия. Крым, Москва… Год 1971-й» (Феодосия : Издательский дом Коктебель; М. : Дом-музей М. Цветаевой, 2004)

В зле человек не стоит на месте – идет дальше, вниз (с. 88).

Сострадание – большое чувство (с. 89).

Жизнь – в ясности, в преодолении всего на пути (с. 171).

Из книги «Сказки» (М. : Гиль-Эстель, 1994)

…смерть – это малозначащая вещь перед Сердцем вечности,  а уничтожить ее значило бы ввергнуть людей в вечное пребывание на земле (с. 13).

Из очерка Н. И. Варакуты «Да святится имя твое!» (Памяти поэта  Марины Цветаевой // Журнал «Россияне». 1992. № 11/12. С. 33)

Выбирать себе труд по душе, надо верить всегда в хорошее. Не унывать. За трудом проходит большая часть жизни, и когда труд не интересен – это ужасно. Мы живем для того, чтобы внутренне расти, познавать, обращаться к своим ошибкам, исправлять их. Плохо начинается там, где человек не исполняет долг. С чувством долга легче жить, хотя и труднее. Надо все время бороться с ошибками, со своей ленью, в том числе равнодушием к покаянию, которое так нужно (Советы А. И. Цветаевой молодому поколению).

Из разговоров А. И. Цветаевой с авторами этой книги (1982–1993)

Наша жизнь на Земле – подготовка к вечной жизни.

Человек сделан из вечного материала, потому что со смертью человека душа его не умирает.

Молитва праведника и молитва матери со дна моря достанет.

Ад – это сумасшедший дом Вселенной.

Вера в Бога – это, как внутренняя музыка. Религия – это музыка, которая звучит и которую заглушить нельзя. Я не знаю, можно ли это чувство зажечь, но заглушить его нельзя.

Что такое психиатрия? Это большой вопросительный знак.

В каждом человеке есть образ Божий, то, что в народе называется совесть.

Христос, как кариатида, держит на своих плечах весь мир, и Он больше всех других страдает от зла злых людей. Как можно иметь душевный покой без религии?

Чувство соединения с Богом через мировую тайну необходимо человеку. Чувство долга, как совесть, формирует личность человека.

Любовь – это не просто физическая близость. Это, когда люди, провожая друг друга, не могут расстаться; когда они снятся друг другу в снах… Тогда это законченное безумие, и надо давать ему ход; но  в поздних браках бывает, что отношения людей перерастают  в нежную привязанность, и каждый уступает другому – это есть идеал жизни. Когда это происходит с любовью, то человек не замечает своих жертв… Здесь люди охотнее отдают другому, чем получают.  А искусство отдавать – прелестное искусство.

Как ящерицы на солнце, выползают отрицательные черты человека, когда он становится администратором.

Каждый должен заниматься своими грехами, а не грехами соседей. Если бы это было так, то на Земле был бы рай.

Изучать иностранный язык – это как отплывать на корабле в чужую страну.

Самое страшное – прийти на тот свет неверующим. В этом случае ничего не поймешь там. Кругом на Земле святые книги, иконы, а ты прошел мимо них… не пришел к ним.

Ты счастлив только, когда ты любишь свою работу.

Столько лжи вокруг всякого преступления! Но совесть есть в глубине. Чего же бояться, кроме совести?

 

 

Очередная встреча в музее Анастасии Цветаевой посвящалась творчеству поэта Юрия Бунчика (Нью-Йорк).

Друзьям музея хорошо известно его имя. Стихи Юрия Бунчика, посвящённые Марине и Анастасии Цветаевым, вошли в два сборника, изданные нашим  музеем в 2014 и 2019 годах: «Связующая век и миг» и «Две сестры, две слезы, две дороги». Директор музея О. Григорьева рассказала собравшимся об этих книгах и творчестве Юрия:

В фондах музея хранится книга Ю. Бунчика с дарственной надписью:

А поводом для новой встречи стали присланные Юрием новые материалы. Вот его стихотворение, посвящённое сёстрам Цветаевым:

Памяти Марины и Анастасии Цветаевых

Словно из детства первая сказка:

Мамины руки и мамина ласка.

Бетховен в багетовой раме, рояль:

Всё это ушло в безвозвратную даль...

 

В фаевых платьяхМарина и Ася,

Блонды, батист — всё ушло восвояси.

Где же ты, золотистый их фай?

Вот и закончился «маленький рай»...

 

Ссылки, аресты, смерти детей —

Россия несчастная, горя испей...

За все их страдания и все их мытарства,

Боже, пошли им небесное царство!

 

Трёхпрудный, Тарусу, рябину пошли,

Счастье своё чтоб они унесли,

Туда, где есть мама и мамин рояль:

Блаженство пошли им в небесную даль...

18 июня 2020 г.             Юрий Бунчик

Также слушатели познакомились с эссе Ю. Бунчика «Моя Марина» и статьёй  журналиста Натальи Мешковой о встрече с поэтом в 2015 году в Петрозаводске.

Основатель Цветаевского движении в Карелии Наталья Васильевна Ларцева и Юрий Бунчик, Петрозаводск, 2015 г.

Юрий Бунчик: «Каждое русское слово я чувствую сердцем»

«Почитатели поэзии собрались вчера в Центре национальных культур Карелии для встречи с поэтом, переводчиком и знатоком русской поэзии из Нью-Йорка.

Наталья Ларцева, инициатор этой встречи, рассказала, как еврейский мальчик из Одессы, уехавший с мамой в Нью-Йорк, стал там русским поэтом

Как же не послушать поэта, который переводит Марину Цветаеву на английский, который любит Россию («Россия как песня»), Пушкина («пока в моей жизни есть Пушкин, я могу на что-то надеяться»), русский язык («Каждое русское слово я чувствую сердцем»), родную Одессу и несет в наш грешный и озлобленный мир добро и любовь?

Удивительно светлое, чистое впечатление оставляет Юрий Бунчик и его стихи. Он человек трудной судьбы. Больного ребенка, еврея, в школе  шпыняли так, как могут только  подростки. Спасала первая учительница Ирма Улицкая. Ей он посвящает стихи, она стала автором предисловия к его книге «Одержим заветным чудом…», изданной три года назад.

В этом  сборнике стихи, проза, эссе, переписка с Анастасией Цветаевой и Еленой Довлатовой. «Я очень Вас полюбила», — написала ему 96-летняя Анастасия Цветаева в ответ на письмо Юрия, в котором он рассказал ей о своей жизни.

Розалия Иосифовна в конце 70-х приняла решение эмигрировать в США, как она сказала вчера, по единственной причине  — из-за болезни сына. Юрий выучил язык, перевел на английский стихи Марины Цветаевой, активно участвует в литературной жизни русского Зарубежья. Наталья Ларцева познакомилась с ним заочно благодаря цветаевскому кругу.

Юрий читал вчера стихи, отвечал на вопросы. Он впервые с мамой в Петрозаводске, еще мало что успел посмотреть, но друзья у него теперь здесь есть.

Петрозаводский поэт Леонид Авксентьев сразу после встречи с Юрием Бунчиком, написал эти строки:

Как неизбывная еврейская печаль
и поля русского заснеженная даль,
как слушать за стеною пенье вьюги,
в тепле домашнем и мечтать о юге.
Молчать и слушать, слушать и молчать,
вот что хотелось бы мне Бунчику сказать.»

Также мы посмотрели видеозапись встречи, прошедшей в Одессе, в культурном центре «Хесед Шаарей Цион» 3 февраля 2019 года, под названием «Одержим заветным чудом слова».

Программа была посвящена творчеству поэта и переводчика Юрия Бунчика – одессита, ныне живущего в США. Стихи Ю. Бунчика, отрывки из его переписки с А. Цветаевой читали Елена Куклова, лауреат многих литературных премий, и Людмила Шарга, поэт, член Южнорусского Союза писателей. Звучали песни на стихи Юрия Бунчика.

Стихи Ю. Бунчика читает Елена Куклова

Очень тронуло присутствующих стихотворение Юры, посвящённое маме – Розалии Бунчик:

Мама, если я упаду,

Если трудно станет от горьких дум,

Если не хватит воли и сил,

Знай, что тебя я всегда любил!

Если меня на бегу затравят,

Я упаду в твои руки, как в травы;

Если мне боль причинят люди,

Я знаю: ты близко, ты рядом будешь.

И если откроется старая рана,

Ты залечишь её, мама!

И когда я глаза навсегда закрою,

Ты и тогда будешь рядом со мною…

Нам очень приятно, что на этом вечере в Одессе вспоминали и о нашем павлодарском музее, и о книге «Две сестры, две слезы, две дороги».

Павлодарцы благодарят Юрия Бунчика за присланные материалы, желают неиссякаемого вдохновения, здоровья и бодрости! Пусть между нами «сотни разъединяющих вёрст», как писала Марина Цветаева, но душой мы всегда едины!

С разрешения автора предлагаем вниманию читателей нашего сайта эссе Ю. Бунчика:

                                                     Моя Цветаева

                                                         (эссе)            

                                                                           1

 

   В мире иногда рождаются люди, появление на свет которых не знаменуется никакими, казалось бы, экстраординарными, эпохальными событиями: они рождаются либо в больших, шумных городах, либо в маленьких деревушках, либо, наконец, на никому не известных окраинах. И только спустя много лет мир вдруг узнаёт, что в нём живёт такой-то знаменитый человек... Когда в России, в Москве, в 1892-м году в семье учёного-филолога Ивана Владимировича Цветаева и его второй жены, Марии Александровны Мейн-Цветаевой, родилась маленькая, розовенькая и очаровательная девочка со светлыми густыми волосами и  сине-серо-зелёными, как океан, глазками. И, конечно, тогда  ещё никто не знал, что, спустя много лет, эта девочка, которая старалась выговорить смешно свои первые русские слова и смотрящая сейчас на меня с фотографии так ласково и  искренне, словно пытаясь понять, что вокруг происходит, с уже тогда  не по-детски печальным  взглядом, и  каким-то пророческим знанием, как трагически закончится её жизнь, — что эта девочка станет когда-то великим русским Поэтом ХХ века — Мариной Ивановной Цветаевой. 

  

                                                                      2

 

    Если было бы возможным проследить как, из каких истоков в душу ребёнка западает творческое зерно, а также постичь  процесс  его  прорастания   и, разгадав его тайну, уже тогда предсказать, что этот ребёнок станет поэтом, — то это, я думаю, только разрушило бы всё, и ребёнок, скорее всего, поэтом никогда бы не стал. Ибо нельзя ни в коем случае контролировать и управлять тем, что создано и задумано Богом: только Всевышнему известна эта тайна, и это — прекрасно...

    Моё первое знакомство с творчеством  Цветаевой началось ещё в  Советском Союзе в 1976-м году, когда я увидел фильм « Ирония судьбы, или С лёгким паром»: там я и услышал две песни на слова Цветаевой. Особенно меня поразила песня «Мне нравится, что Вы больны не мной». Я слушал эти дивные, волшебные слова и испытывал чувство блаженства от них: какой же нужно было быть утончённой и возвышенной, чтобы написать такое. Это же настоящий поэтический шедевр, который посвящён М.А. Минцу. Вот так у Марины Цветаевой всё: её мир Любви — это сначала солнце и ливень, звёзды и смех; но потом, когда она с горечью понимает, что любовь, как жизнь, не вернуть, — остаются  лишь боль, грустная женская нежность и... стихи.

 

                                                                       3         

 

  Цветаева жила в выдуманном ею мире, в том мире, где живут только Поэты. Для неё мир этот был ежедневным Божьим Чудом — чудом  Любви. Каждый день  он дарил неизбывную радость и встречу с Прекрасным, а  Прекрасное было всюду: в тёплом воздухе, пахнущим цветами лугов Тарусы с её  бузиной, васильками и куриной слепотой  и, самое главное, в звуках чудесных слов, коими она всегда упивалась безмерно, как упивалась грустью и своим одиночеством.

       

                                                          Волшебство немецкой феерии,

                                                          Томный вальс немецкий и простой,

                                                          А луга в покинутой России

                                                          Зацвели куриной слепотой.

   

   Этот мир — её мир — был наполнен любованием своими красочными, цветными бусами, которым она ласково говорила, слушая их музыкальный шелест: «Люблю вас, гадюльки». В ней бушевала та стихия вечной и, как весна, молодой поэзии, которая шла от её любви к людям, к природе, к Богу. К Богу,  ещё не совсем понимаемому и ещё не совсем осознанному ею: «Три таких картины, — пишет Марина Цветаева, — были в нашем трёхпрудном доме: в столовой — «Явление Христа народу», с никогда не разрешённой загадкой совсем маленького и непонятно-близкого, совсем близкого и непонятно-маленького Христа...»  ( «Мой Пушкин»). Пусть она  Христа ещё не знала, но уже всей своей девичьей душой принимала и любила Его  до конца своей жизни. Ещё в юности Цветаева чётко определила свой путь, зная, что путь этот может обречь её на страдания, но она пошла по этому пути сознательно и радостно. Нет в жизни прекраснее цели, чем  объять своей любовью весь мир, всё человечество и знать, что ты как поэт сумел своей поэзией сделать жизнь людей немножко лучше. Я думаю, что этого хотела и Марина Цветаева. Она сделала наш мир лучше, чем он был без неё и её прекрасной Поэзии.    

 

                                                                    4

   

   Цветаева... Это — вечный Праздник поэзии, вечная гордость и радость русской литературы. Цветаева — это чудо сопричастия с прекрасным и Божественным, это, как писал Борис Пастернак, — «и творчество, и чудотворство!».

   Умирая, мама позвала к себе  Марину и Асю, сказав им: «Дети, живите по правде. По правде, дети, живите». И Марина Цветаева всю свою жизнь следовала завету матери.

   Марина Цветаева — мой самый любимый русский поэт, и я счастлив, что могу читать её в подлиннике, а не в переводе. Она всегда будет со мной, в моей жизни, она,  Марина Ивановна Цветаева — моя Цветаева... 

Юрий БУНЧИК.

 

 

(Продолжение)

Сенсационными стали для нас фотографии, которые пришли в октябре в Павлодар из Санкт-Петербурга. В этом городе живёт Борис Израилевич Шульдинер – многолетний друг Анастасии Ивановны Цветаевой, а теперь и друг нашего музея.

Но начнём с наших фондов. В них хранится письмо (оригинал) А.И. Цветаевой, адресованное «Ромуальду и Зиночке» и небольшая фотография Р.А. Завиновского с его автографом и надписью.

Эти материалы передали нам биографы А.И. Цветаевой «Глебы» (Г.К. Васильев и Г.Я. Никитина). Но до сегодняшнего времени этот персонаж – Ромуальд Антонович Завиновский – оставался для нас загадкой. Оказалось, он связан с биографией сына А.И. Цветаевой Андрея Борисовича Трухачёва, а именно с той её страницей, которая нас очень интересует – пребыванием Андрея Борисовича в Восточном Казахстане в 1935 году и поездкой туда Анастасии Ивановны. До сих пор об этом очень скудные сведения, а ведь это ещё одна «Цветаевская точка» в Казахстане.

 

И вот Борис Израилевич Шульдинер встретился в Санкт-Петербурге с дочерью Р.А. Завиновского и передал нам от неё очень интересный материал, информацию и фотографии.

Вот её письмо:

«Завиновский Ромуальд Антонович в 1934 году окончил Гидротехнический институт (на тот период времени Ленинградский политехнический интситут распался на отдельные институты по факультетам) и был направлен инженером-гидротехником на Алтай. Изыскательские работы под строительство ряда гидроэлектростанций вела организация «Алтайгидеб».

По воспоминаниям родителей и по фотографиям понятно, что в коллективе было много молодёжи. Ромуальд был избран секретарём комсомольской организации. Приезжие специалисты дружили с местными ребятами и девушками. В свободное от работы время ездили на лошадях в горы, устраивали пикники, купались. Всё же погода южного Алтая это не хмурый северо-запад.

На Ульбастрое Ромуальд подружился с несколькими молодыми людьми, в том числе с Трухачёвым Андреем Борисовичем. На Алтае же, в Усть-Каменогорске он познакомился со своей будущей женой – Зенковой Зинаидой Михайловной.

Там же Ромуальд Антонович познакомился с матерью Андрея Борисовича – Цветаевой Анастасией Ивановной, которая приезжала на Алтай к сыну.

На Ульбастрое Ромуальд Антонович пробыл меньше года, но впечатления от этого времени, память о нём, дружеские отношения сохранились на всю жизнь».

Десять уникальных фотографий пополнили фонд музея!

На обороте:

На снимках: А.Б. Трухачёв.

Огромное спасибо за такой подарок Г.Р. Завиновской, нашему доброму другу Б.И. Шульдинеру и Данилу Поминову, доставившему это ценное письмо из Санкт-Петербурга!

 

В завершение вечера презентации новых экспонатов музея я представила свою новую книгу стихов «Двадцатый». Так как в ней немало и «Цветаевских» стихотворений, она тоже пополнит фонды нашего Цветаевского музея.

 

 

В сборнике немало посвящений, они прозвучали для тех, кто был на встрече: Татьяна Ивановна Кузина, Лариса Ивановна Деркунская, Лидия Семёновна Прохорова, Татьяна Сергеевна Корешкова. Книгу получили в подарок друзья музея Людмила Бевз, Валентина Шалденкова, Татьяна Шувалова. Мы рады, что впервые в нашем музее побывали известные павлодарские журналистки Зоя Бутэрус и Людмила Баюшева. Им были вручены не только сборник, но и буклеты музея, книги, изданные музеем в разные годы.

 

З. Бутэрус и О. Григорьева.

 

Л. Баюшева и Т. Кузина.

 

До новых встреч и новых открытий в музее Анастасии Ивановны Цветаевой!

 

Презентация новых поступлений за октябрь состоялась в музее А. Цветаевой.

Два подарка пришли из Москвы. Друг нашего музея Ирина Дмитриевна Карташевская прислала книгу стихов Евгении Филипповны Куниной, которую связывала с Анастасией Ивановной Цветаевой многолетняя творческая и человеческая дружба. И предисловие к этой книге написано А.И. Цветаевой.

Евгения Филипповна была очень интересным, талантливым человеком, мы не раз говорили о ней на встречах в музее, а в ближайшее время намерены посвятить её судьбе и творчеству отдельное мероприятие.

Вот какие слова посвящал ей Борис Пастернак: «Дорогой Женечке Куниной, которую я очень люблю, в обиде на то, что она недостаточно в этом уверена».

Ещё один бесценный подарок из Москвы – от вдовы А.В. Ханакова Людмилы Ханаковой. Это массивный фотоальбом, куда вошли 95 фотографий А.И. Цветаевой  разных лет (оригиналы). Сделаны они в основном самим Александром Васильевичем. Четыре фотоснимка 1984 года – с автографами Анастасии Ивановны.

 

Они были сделаны в Переделкино, когда в гости к писательнице пришла Белла Ахмадулина. Прекрасные фотографии Ханакова, где А. Цветаева снята  с собакой Ахмадулиной по кличке Вовка…

А этот уникальный музейный экспонат подарила нам семья павлодарцев Шуваловых:

 Татьяна Юрьевна Шувалова, библиотекарь школы №43, вместе с сыном Михаилом преподнесли в подарок музею старинный утюг, который разогревался углями. Этому предмету быта лет сто, не меньше. Думаем, Анастасия Ивановна в сибирской ссылке не раз видела такие… Утюги с горящими углями внутри появились в России в начале 18 века и были в обиходе до середины века двадцатого, а кое-где и дольше…

Низкий поклон всем дарителям!

(Продолжение следует)

Сегодня, 28 октября, исполняется 90 лет удивительному человеку, организатору Музея русской поэзии и музыки и Аллеи русских поэтов и композиторов в Вашингтоне, барду, кандидату технических наук и изобретателю, настоящему энтузиасту культуры  ЮЛИЮ МИХАЙЛОВИЧУ ЗЫСЛИНУ.

На встрече в  музее А. Цветаевой мы вспоминали его книги и песни, его разностороннюю деятельность. Директор музея О. Григорьева рассказала о Ю. Зыслине как об организаторе Цветаевских костров в Вашингтоне, которые проходят там с 1996 года, то есть в этом году прошёл уже 25-й Цветаевский Вашингтонский костёр! О. Григорьева показала книгу «Всемирные Цветаевские костры», в которой большой раздел посвящён американским кострам:

Особенно интересен для нас раздел, где говорится об Анастасии Ивановне Цветаевой. На Цветаевском костре в Вашингтоне о ней рассказывали Лариса Гумерова и Ольга Казакова (дочь художницы Ирины Бржевской):

Кстати, Юлий Михайлович подарил нашему музею много статей об А.И. Цветаевой, свои фотографии и книги. Подробно о книге Ю. Зыслина «Мир по-прежнему тесен» рассказала Лариса Ивановна Деркунская:

В нашем музее хранится немало уникальных машинописных сборников, которые передали в Павлодар биографы и друзья А.И. Цветаевой Г.К. Васильев и Г.Я. Никитина. В одном из них опубликовано стихотворение Юлия Михайловича памяти А.И. Цветаевой (оно потом вошло в выпущенный нашим музеем сборник «Связующая век и миг»).  

 

Стихотворение прочитала Лидия Семёновна Прохорова:

Собравшиеся с большим интересом слушали рассказ об этом замечательном  юбиляре, прозвучала его песня на стихи Марины Цветаевой. А песня на стихи Ю. Зыслина (музыка Галины Юнеман) вошла в изданный нашим музеем нотный сборник «Гори, Цветаевский костёр»:

Коллектив павлодарского музея Анастасии Цветаевой, его друзья-активисты шлют горячие поздравления Юлию Михайловичу с 90-летием, слова благодарности за помощь и поддержку нашего музея, пожелания ещё многих и многих радостных светлых дней и лет, здоровья и благополучия!!!

 

 

 

 

В августе этого года в адрес музея А. Цветаевой пришло ценное письмо с брошюрой Андрея Леонидовича Молчановского «Комментарии к новелле А.И. Цветаевой “Верочка Молчановская”» (см. запись в блоге от 7  августа «О дружбе длиной в 40 лет»).

И вот друзья музея собрались на тематическое октябрьское мероприятие, чтобы познакомиться с этой брошюрой и побольше узнать о близкой подруге А.И. Цветаевой Вере Никандровне Молчановской.

Вот что писала о ней А.И. Цветаева в повести «Моя Сибирь»:

«…Верочка Молчановская! Мне надо когда-нибудь о ней написать, если хватит таланта; а пока — вот, в череде людей помогавших: наша дружба с 1928 года, совместное учение английскому, увлечение языком — на основе (у нее, как у меня, ей семьей данных) двух обычных языков интеллигентного круга — немецкого и французского. (Дружба — сразу — как в отрочестве, в гимназии Потоцкой, с Галей Дьяконовой — Элюар – Дали; как в юности с Майей Кювилье-Кудашевой Роллан, с Аней Калин (отрочество) — иначе: вражда и любовь.) Высокая, светловолосая, светлоглазая Верочка (глаза велики, даже через сильные очки для близоруких). Тип шведки; насмешливость и в речи и в смехе (под ними горячее сердце, скрываемое). Когда я оказалась в беде, она стала слать мне посылки и деньги: последние аккуратно, день в день — как клерку зарплату, из заработка языкового. Задолго до того, как назначили мне пособие как нетрудоспособной, и ту же сумму: сто тогдашних рублей. В посылках же всегда были нежданности — как в ней. Среди наинужнейших предметов питания вдруг детская книга английского юмора с картинками, кукольная посуда Рите. Что-то нежданно-прекрасное — Синяя птица в наш трудовой день... Вот в этом они были схожи с моей сестрой Лёрой: Лёрина любовь к красоте создавала из ничего — нечто.

И так же, как Верочка Молчановская, она слала мне деньги — меньше той, потому что уже не работала, ей было уже под семьдесят, но так же аккуратно, как Верочка! Много значит аккуратная помощь в нужде! Расчет нуждающегося на то, что получит столько-то и тогда-то. Благословенная бухгалтерия бедности и любви!» (Глава 15 «Друзья мои»)

В главе 20-й  «Ещё одна первая любовь» А. Цветаева пишет о внучке Рите и вновь упоминает свою подругу:

«Мы теперь общались уже по-английски, я читала ей легкие книги, которые мне присылала Верочка Молчановская, подруга моя, по английскому языку…»

«…И каждый месяц — от пенсии подруга Верочка Молчановская аккуратно по сто рублей. И Лёра от своей маленькой пенсии — аккуратно, ее часть в месяц, который год! Как я благодарна им, как волнуюсь, получая!» ( Глава 24 «Лена Добрая и Басов. Смерть Якова Ивановича»).

Л.С. Прохорова прочла новеллу А. Цветаевой «Верочка Молчановская» из книги «О чудесах и чудесном»:

О.Н. Григорьева рассказала о брошюре «Комментарии к новелле А.И. Цветаевой “Верочка Молчановская”» и прочла фрагменты письма А.Л. Молчановского, на экране демонстрировались присланные им фотографии. Поражает объём работы, который проделал Андрей Леонидович, отыскав в архивах фотографии, документы и, что для нас особенно ценно – письма В. Молчановской Анастасии Ивановне в Сибирь, в Пихтовку, где она отбывала ссылку.

Фрагменты из письма А. Молчановского:

«…Я более 20 лет очень интенсивно, глубоко и обосновано занимаюсь генеалогией, историей своей семьи, историей своей фамилии. И так получилось, что на определённом этапе исследований была принята ошибочная для меня гипотеза в отношении родства с отдельными личностями. Это вполне нормальное состояние для исследователя, как для профессионального, так и для любителя. В результате на протяжении нескольких лет я считал, что дед Веры Никандровны Молчановской – священник села Лозоватая Балтского уезда Подольской губернии Василий Лукич Молчановский является моим прапрапрадедом…» (В ходе исследования А. Молчановский установил, что у них более дальнее родство – О.Г.)

Андрей Леонидович прислал подробную информацию об отце Веры – Никандре Васильевиче Молчановском. Он был управляющим канцелярией Киевского генерал-губернатора, действительным статским советником, известным украинским историком. Никандр Васильевич Молчановский умер в декабре 1906 года, когда дочери было всего 7 лет, а ему самому – 48. Сохранилось несколько фотографий на которых запечатлена Вера Молчановская в свои детские годы. Участники мероприятия увидели эти снимки на экране.

    Вера Никандровна Молчановская родилась в Киеве в 1899 году.  Ниже – её детская фотография из личного архива академика Евгения Борисовича Александрова (демонстрируется на мониторе):  

 

Как пишет А. Молчановский, «глядя на эти фотографии, можно предположить, какими были детство и юность у Веры Никандровны – не безбедные, интересные, насыщенные детскими забавами, праздниками. А с наступлением совершеннолетия жизнь Веры Никандровны резко изменилась – произошла революция и всё, что с ней связано – гражданская война, разруха, бедность…»

 В 1920-х годах Елена Людвиговна Молчановская вместе со своей дочерью Верой уехала в Москву

«Я уже не раз указывал, - продолжает А. Молчановский, - что некоторые фотографии Веры Никандровны Молчановской и её отца – из личного архива академика Российской академии наук Евгения Борисовича Александрова.  Я состоял с ним в переписке и электронные копии этих фотографий Евгений Борисович мне переслал. Сам академик Александров – пасынок Веры Никандровны Молчановской. А его отец и дядя (родной брат отца) знали Молчановскую с юношеских времён, ещё по Киеву. Вот как характеризует Евгений Борисович Веру Никандровну: «Была она женщиной образованной, очень начитанной, знала английский и французский языки, поигрывала на рояле. Имела сильный и взрывчатый характер. С гордостью говорила о своих родственниках. Как-то мимоходом рассказывала, что её родственницей (кажется, тёткой) была прославленная балерина Кшесинская (та, которая была в связи с великим князем), говорила, что этой родственницы в семье стыдились…».

Андрей Леонидович подробно написал и о семье Александровых, с которой оказалась связана судьба Веры Никандровны. С 1945 года она была замужем за старшим из братьев Александровых – Борисом Петровичем (1898-1969). Он был доктором физико-математических наук. Окончил химический факультет Киевского политехнического института (1929). Работал в Физико-техническом институте (Ленинград)  в 1932-1933 и 1941-1969 гг. Заведующий лабораторией в Физико-агрономическом институте (1933-1943), заведующий кафедрой физики в Ленинградском сельскохозяйственном институте (1939-1941). Специалист в области молекулярной физики, изобретатель и конструктор.

Больше стал известен его младший брат – Анатолий Петрович Александров (1903-1994) – советский физик, академик АН СССР, доктор физико-математических наук, трижды Герой Социалистического труда, президент Академии наук СССР в 1975 – 1986 гг. Лауреат Ленинской премии, Государственной премии СССР и четырёх Сталинских премий. Один из основателей советской ядерной энергетики.  

До войны в Москве В. Молчановская  жила не только с матерью, но и с мужем, и с сыном умершей старшей сестры, которого взяла к себе на воспитание. Интересно, как о первом муже Веры Никандровны отзываются Анастасия Ивановна Цветаева и академик Александров. Анастасия Ивановна пишет: «Жила Верочка… с матерью и мужем, ей совсем неподходящим Муж ходил по квартире совсем как чужой, казалось, попав туда случайно, был сух, отстранен, партиен». Ей практически вторит Евгений Борисович Александров (в момент написания этой фразы он не знал о существовании новеллы «Верочка Молчановская»): «Похоже, что её первым мужем был красный комиссар (с маузером в деревянной кобуре)».  Но, несмотря на то, что первый муж был «партиен» и «красный комиссар с маузером», в 1937 году его постигла судьба многих наших соотечественников – он был арестован. Что и как было в его судьбе дальше – не знаю, к сожалению, пока не знаю и его имени… 

Но вернёмся в конец 1920-х. Осенью 1928 года Вера Никандровна на курсах иностранных языков познакомилась с Анастасией Ивановной Цветаевой. Они сблизились, подружились. «Счастье постижения английского было той зоной, в которой цвела наша дружба». С октября 1930 года по сентябрь 1937 года В.Н. Молчановская работала преподавателем английского языка в военном отделе Московского областного комбината иностранных языков (МОКИЯ). Одновременно преподавала английский и в Военной химической академии.

В 1931 году в Москву из-за границы приехал Борис Дмитриевич Реймерс, в прошлом кадровый офицер царского флота, мичман.   Борис Дмитриевич вначале работал преподавателем английского языка в Управлении Военно-морских сил, затем – преподавателем английского языка в военном отделе МОКИЯ. В МОКИЯ и встретились Молчановская с Реймерсом. А с 1 апреля 1933 года в военный отдел МОКИЯ на должность преподавателя немецкого языка пришла работать Анастасия Ивановна Цветаева, но её практически сразу арестовали в связи со знакомством с ранее арестованным Б. Зубакиным, масоном и розенкрейцером, а через два месяца после хлопот Б. Пастернака и М. Горького освободили…

Семья Реймерса осталась в Австралии, ей не давали разрешение на въезд в СССР. «И мы нежно жалели Бориса... А Верочка пожалела его всей своей жизнью…», – пишет Анастасия Ивановна Цветаева. В 1935 году Вера Никандровна развелась со своим первым мужем и вышла замуж за Бориса Реймерса.  Они продолжали работать в МОКИЯ и дружить с Цветаевой, с Зоей Михайловной Цветковой – с теми, с кем дружбу пронесли до последних своих дней. «Весёлый дружелюбный Борис Реймерс» (как писала о нём Цветаева) называл Анастасию Ивановну совестью Веры Молчановской. В 1935 году в соавторстве со своим мужем Борисом Реймерсом Вера Никандровна выпустила несколько учебников английского языка для военных школ:

 

В 1950-х годах, говоря о своей новой работе, В. Молчановская вспоминала МОКИЯ с любовью, сравнивая с тем местом, куда «возвращалась, как домой (даже это было часто веселее)»  Молчановская и Цветаева жили недалеко друг от друга – Вера Никандровна в Сверчковом переулке, Анастасия Ивановна – на Малой Бронной. Часто бывали друг у друга в гостях. «Бывая у меня, – пишет Цветаева, – она <Вера> молча обходила взглядом иконы, распятие, никогда не задела вопросом тему религии, увы, ей чуждую». В июле 1936 года Вера Никандровна родила сына Бориса Реймерса – Юрия. Юрий «был так мил, что нежданно даже обрел любовь холодного, старого мужа Верочки, что жил в другой квартире в том же доме. Бывший муж… играл с ним, видя его на руках матери во дворе». В сентябре 1937 года МОКИЯ был ликвидирован, работавшие в нём преподаватели (более 250 человек) – рекомендованы для работы в других организациях. Вера Никандровна – в Академию механизации и моторизации РККА им. Сталина, а Б. Реймерс стал преподавать английский язык в НИИ Гипрооргстроя. 

Но наступили времена репрессий.  Как я уже писал – в 1937 году был арестован первый муж Веры Молчановской, коммунист.  На следующий день после ликвидации МОКИЯ, 2 сентября 1937 года в Тарусе арестовали Анастасию Цветаеву и обвинили в причастности к якобы существовавшему «Ордену Розенкрейцеров», одновременно забрали и её сына – Андрея Трухачёва, гостившего у матери с невестой. 27 февраля 1938 года пришли и за вторым мужем Веры Никандровны – Борисом Реймерсом. Его обвинили в шпионаже, в принадлежности к РОВС (Русский общевоинский союз), и 22 мая комиссией НКВД и Прокуратурой СССР вынесен приговор: высшая мера наказания – расстрел. Приговор приведен в исполнение 23 июня 1938 года. Реабилитировали Б.Д. Реймерса 16 февраля 1959 года. Борис Реймерс был и остался до конца жизни Веры Никандровны Молчановской самой большой её любовью. И даже будучи не первый год  замужем за другим мужчиной, 29 февраля 1952 года она писала Анастасии Ивановне: «Вчера было 14 лет, как я видела в последний раз Бориса Р. Так проходит жизнь…».

Вера Никандровна осталась одна. Одна с двумя детьми: полуторагодовалым Юрой и 14-летним Володей.  Как она жила оставшиеся три предвоенных года не знаю. Наверняка преподавала, воспитывала сыновей – родного и приёмного, вспоминала мужа и друзей… Началась война.  27 июля 1941 года Вера Никандровна с детьми – Юрой Реймерсом и Володей Лихошёрстовым была эвакуирована из Москвы. В эвакуации жила в станционном посёлке станции Арзамас-1. Как писал мне академик Александров об этом периоде: «Она очень бедствовала во время войны, тяжело работала прачкой». Жизнь Веры Никандровны в Арзамасе была омрачена трагическими событиями – она потеряла обоих своих сыновей.  Сначала в реке утонул её родной сын Юра Реймерс.  Володя Лихошёрстов, её племянник и приемный сын (1924 года рождения) в 1942 году был призван в армию Арзамаским РВК и в последующем проходил службу в 260 бригаде морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота.  14 февраля 1944 года краснофлотец Владимир Васильевич Лихошёрстов в числе других 517 морских пехотинцев участвовал в высадке тактического десанта в Нарвском заливе в районе деревни Мерекюла (Эстония).  Как убеждены многие военные историки и исследователи, высадка десанта была подготовлена из рук вон плохо: не проведена детальная разведка дислокации немецких частей, не изучена береговая линия, не организована авиационная и артиллерийская поддержка. Из всех участвующих в этом десанте в живых остались только 14 человек, семеро из которых попали в плен.  Владимир Лихошёрстов признан пропавшим без вести 14 февраля 1944 года при высадке десанта в Нарвском заливе.

Вернувшись в Москву из эвакуации абсолютно одинокой женщиной, В. Молчановская некоторое время преподавала английский язык в Нефтяном институте. Никого из родных у неё не осталось, были только подруги, такие же одинокие и несчастные: «у меня там <в Москве> столько любящих меня почему-то старух от 70 до 80 лет. И столько больных. Все мои друзья – это одинокие женщины почтенного возраста, у которых были какие-нибудь семейные несчастья» (9 декабря 1952 года). Случайно встретившись в 1945 году со своим старым киевским знакомым, вдовцом с двумя детьми, В.Н. Молчановская приняла его предложение – вышла замуж и переехала в Ленинград. 

Её мужем стал ученый-физик Борис Петрович Александров. Его первая жена умерла в 1944 году в Казани, где вся семья была в эвакуации. Пасынок Веры Никандровны Евгений Борисович Александров говорит, что этот брак «был в целом счастливым двадцатилетним союзом двух несчастных вдовцов, очень побитых жизнью, уже не молодых и не здоровых. В первый год их совместной жизни я не раз заставал своих родителей ночью, когда Вера Никандровна безудержно навзрыд рыдала, а отец тщетно её утешал. Она оплакивала свои потери…». 

О своих отношениях с детьми Бориса Петровича Вера Никандровна писала Цветаевой:  «Кстати, из меня получилась роскошная мачеха» (9 декабря 1952 года)…

…В Ленинграде Вера Никандровна работала, как и в Москве, преподавателем английского языка. А выйдя на пенсию, увлеклась садоводством. Даже окончила курсы садоводов: «Я усердно учусь на курсах садоводства и цветоводства (неизвестно зачем) и на всё смотрю с точки зрения выращивания разных растений» (26 ноября 1954 года).

Борис Петрович Александров и Вера Никандровна Молчановская

      После войны Вера Никандровна каким-то образом узнала адрес Анастасии Ивановны Цветаевой, которая отбыла срок заключения в лагере и жила у сына в Вологодской области. Туда, в Вологодскую область, она и написала письмо. Так с перерывом в 10 лет продолжилась дружба Молчановской и Цветаевой. Они переписывались, а после отбытия Анастасией Ивановной ссылки в Пихтовке, и встречались в Ленинграде и в Москве. Они не только общались путём переписки. Цветаева пишет: «Когда я оказалась в беде, она <Молчановская> стала слать мне посылки и деньги: последние аккуратно, день в день – как клерку зарплату, из заработка языкового. Задолго до того, как назначили мне пособие как нетрудоспособной, и ту же сумму: сто тогдашних рублей. В посылках же всегда были нежданности – как в ней. Среди наинужнейших предметов питания вдруг детская книга английского юмора с картинками, кукольная посуда Рите. Что-то нежданно-прекрасное – Синяя птица в наш трудовой день...» Но эту помощь Вера Никандровна считала малой и жаловалась Анастасии Ивановне на самоё себя: «всё время думаю и совесть меня мучит, что почти никакой от меня Вам пользы нет». 

Умерла Вера Никандровна Молчановская в 1966 году в Первом медицинском институте (Ленинград), где лежала на обследовании по поводу проблем с сердцем. Умерла в результате врачебной ошибки после введения в вену контрастного вещества.  

Изучая в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) обезличенные письма, которые получала А.И. Цветаева, я пришёл к выводу, что по описываемым событиям и подписям «В» и «В. М», тринадцать из этих писем (33 листа)– письма Веры Молчановской Анастасии Ивановне в Пихтовку. Письма относятся к периоду 1950-1954 годов. 

Я обратился в РГАЛИ, представив им свои доказательства возможной принадлежности этих писем к авторству Молчановской. Рассмотрев мои аргументы, руководство архива посчитало их убедительными. В результате были внесены изменения в заголовок дела, в научно-справочный аппарат архива и на его сайте.

Письма В. Молчановской А.И. Цветаевой

…Я и сейчас продолжаю искать всевозможную информацию о ней и её предках. Считаю, что они достойны того, чтобы о них помнили. А кто сохранит память о них, как не потомки? Тем более, что из прямых потомков этой ветви Молчановских никого в живых не осталось. 

Большое спасибо за внимание к судьбе Веры Никандровны Молчановской». 

Полностью текст этого письма А.Л. Молчановского, дополняющего сведения из его брошюры, будет храниться в фондах нашего музея.

Мы безмерно благодарны Андрею Леонидовичу за предоставление такого интересного и ранее неизвестного нам материала, который дал нам возможность узнать столько нового о многолетней подруге Анастасии Ивановны Цветаевой. Судьба Веры Никандровны Молчановской, отразившая все перипетии двадцатого века, несомненно, достойна того, чтобы о ней знали и помнили.

 

Ура-ура! Наш музей А. Цветаевой вместе с музеем истории города Кокшетау стал дипломантом Всероссийской историко-литературной премии «Александр Невский»! Это открытый ежегодный всероссийский творческий конкурс, по результатам которого присуждаются премии, носящие имя Святого Благоверного князя Александра Невского. Она была учреждена в 2004 году  и за прошедшие годы приобрела статус одной из самых престижных литературных премий России.

В рамках Всероссийской историко-литературной премии «Александр Невский» проводятся два открытых творческих конкурса: конкурс литературных исторических произведений и конкурс музейных мемориальных проектов, посвященных выдающимся личностям.

В этом году вместе с музеем истории города Кокшетау мы представили на конкурс проект «АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА В КАЗАХСТАНЕ»

 

На днях комиссия Всероссийской историко-литературной премии «Александр Невский» огласила имена обладателей специальных дипломов в конкурсах литературных исторических произведений и музейных мемориальных проектов 2020 года. Традиционно, помимо девяти победителей в каждом из двух направлений — литературном и музейном — награждаются  книги и проекты, которые не вошли в число лауреатов, однако представляют значительный интерес и являются весомым вкладом в дело сохранения исторического наследия России и памяти о её выдающихся личностях.

 

Мы рады, что наш проект вошёл в число дипломантов!!! Поздравляем коллег-кокчетавцев!

13  октября в музее А. Цветаевой состоялось прослушивание уникальной аудиозаписи. Эта запись сделана в начале 1993 года в квартире А.И. Цветаевой на Большой Спасской. В гостях у писательницы были Марина Урусова и приехавшая из Крыма Оксана Бузук, присутствовала постоянная помощница и друг Анастасии Ивановны Ирина Карташевская.

     Диск с записью этой часовой беседы Марина Львовна Урусова подарила музею Марины и Анастасии Цветаевых г. Александрова 24 июня 2017 года на традиционном Цветаевском фестивале музыки и поэзии, который каждый год проходит в этом музее в июне.  Сейчас диск хранится в фонде Александровского Цветаевского музея. Главный хранитель музея Виктор Антонович Лехан преобразил его в электронный вид, а учёный секретарь музея Эльвира Борисовна Калашникова по нашей просьбе предоставила эту интересную запись нашему музею.

Слева направо: директор музея Марины и Анастасии Цветаевых Л.К. Готгельф, М.Л. Урусова, Э.Б. Калашникова. 24.06.2017, Александров.

     Оксана Петровна Бузук, работавшая врачом поликлиники Дома Литфонда в Коктебеле, дружила с Анастасией Ивановной много лет. В архиве А. Цветаевой хранится более 60 её писем. Она была известна и как исполнитель песен на стихи поэтов Серебряного века. В гостях на Большой Спасской Оксана Петровна исполнила несколько песен на стихи Марины Цветаевой: «Пригвождена к позорному столбу…», «Как правая и левая рука…», «В огромном городе моём –  ночь…»

О.П. Бузук, А.И. Цветаева, А.Б. Трухачёв в Коктебеле в 1985 году. Снимок из книги «Телефон на Большой Спасской. 1988» (Москва, 2003, сост. Васильев Г.К., Никитина Г.Я.)

     Но, конечно, самая большая ценность – это запись голоса самой Анастасии Ивановны. Она прочла несколько стихотворений Марины: «Взгляните внимательно…», «Если душа родилась крылатой…», «Над синевою подмосковных рощ…»; стихотворение А. Толстого «Против течения» и три своих стихотворения: «Натюрморт», «Любовь» и «Мне 80 лет…» Читала, конечно, наизусть, очень чётко и выразительно – это при том, что в сентябре этого года ей исполнилось бы 99 лет (Анастасия Ивановна не дожила до этой даты три недели…) Рассказывала она и о работе над книгой «Памятник сыну» (Андрей Борисович Трухачёв ушёл из жизни в январе 1993 года). Очень живо и артистично передала Анастасия Ивановна эпизод из его детства:

«Трёх лет, стоя в углу за провинность, Андрюша драматическим голосом вопиет:

- Никада больше не буду, никада больше не буду.

А я в это время разносила чистое бельё, проходя через комнаты и кухню, слева-направо, мимо Андрюши. Но, заметив, что я ошиблась в пачке белья, положив её не в тот шкафчик, я повернула назад, для Андрюши нежданно, и услыхала, как он говорит, юмористически искажая:

- Никада босе не бюду, никада босе не бюду – как смесно!..»

     Книга «Памятник сыну» вышла уже после смерти А.И. Цветаевой, в 1999 году.

     Как замечательно, что сохранилась запись этой встречи на Большой Спасской. Огромное спасибо Музею Марины и Анастасии Цветаевой за предоставление этого материала, который, конечно, будет использован и на других тематических мероприятиях нашего музея.

По традиции в день рождения М. Цветаевой всех гостей нашего музея встречали её стихи в исполнении младшей сестры. Как замечательно, что сохранилась эта запись, что звучит живой голос Анастасии Ивановны…

Были в этот день и традиционные подарки. Директор музея О.Н. Григорьева представила подарок Аби Саркыншаковича Саркыншакова, почётного железнодорожника Казахстана, давнего друга музея. Он подарил двухтомник Марины Цветаевой, изданный в Москве в 1988 году (составление, подготовка текста, комментарии Анны Саакянц) и книгу «Стихотворения и поэмы» М. Цветаевой, изданную в этом же 1988 году в Алма-Ате.

Хранитель библиотеки Славянского центра Наталья Александровна Колодина (чей день рождения, кстати, тоже 8 октября!) подарила музею А. Цветаевой  замечательный комплект открыток с репродукциями московского музея изобразительных искусств, созданного Иваном Владимировичем Цветаевым.

Звучали стихи Марины Цветаевой, написанные в 1920 году, то есть сто лет назад, в холодной и голодной послереволюционной Москве.

Мы вспоминали не только книгу А.И. Цветаевой «Воспоминания», посвящённую Марине, но и менее известный очерк из книги Анастасии Ивановны «Неисчерпаемое», который называется «О Марине, сестре моей». В нём, как пишет автор, она рассказала «об удивительном, с нею (Мариной) связанном…»

У Людмилы Николаевны Бевз есть две песни «Молодость» - одна на стихи Марины Цветаевой, другая на стихи Анастасии (она вошла в нотный сборник «Верую в добро», выпущенный музеем в 2014 году). Песни прозвучали в исполнении автора.

Мы рады, что с нами слушала и читала стихи Марины Цветаевой председатель Славянского центра Татьяна Ивановна Кузина:

В завершение встречи Т.С. Корешкова выполнила почётную миссию и вручила от имени музея Павла Васильева «Благодарственные письма» Л.Н. Бевз за участие в проектах музея:

4 октября 2020 года состоялся 35-й Цветаевский костёр в Тарусе – городе детства сестёр Цветаевых, городе, где в 1986 году зажёгся самый первый Цветаевский костёр в мире.

Зажгли 35-й Цветаевский костер в Тарусе Людмила Григорьевна Ханакова (жена правофлангового Цветаевских костров Александра Васильевича Ханакова); Людмила Максимовна Шейн, не пропустившая ни одного тарусского Цветаевского костра и участница, в том числе, и первого костра 1986 года; и ведущая праздника Виктория Валентиновна Яншина. В  подготовке 35-го Цветаевского костра участвовал Борис Мансурович Мансуров из Москвы – активный участник Цветаевского кострового движения с 2000 года.

 

Ведёт программу костра В.В. Яншина

Виктория Валентиновна поделилась с нами своими впечатлениями о празднике поэзии и музыки:

- Вот и отполыхал наш 35-й Цветаевский костер в Тарусе - мощно, жарко, надеюсь, незабываемо.

И радостно, и с грустинкой пишу об этом. Радостно, потому что свершилось (свершили!): вновь вводимые ограничения с 28 сентября, безусловно, напрягли... Печалюсь из-за того, что время и обстоятельства берут свое... Но дает силы и окрыляет, безусловно, то, что люди тянутся к цветаевскому огню! Одни в этот день приехали в Тарусу сказать свое сокровенное словами Марины Цветаевой, другие - услышать это, приникнув к цветаевской поэзии как к исцеляющему первоисточнику (вспомнила строки элегии Марине Цветаевой-Эфрон Райнер Мария Рильке: "Мы падаем в первоисточник И, в нём исцелясь, восстаём". Хотя там, конечно, речь про другой "первоисточник"…).

Сквозной темой 35 Цветаевского костра в Тарусе стала тема памяти и творческого вдохновения.

 Эпиграфом к этому народному литературному празднику послужили строки Марины Цветаевой:

...В поте — пишущий, в поте — пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий,—

Дуновение вдохновения!

 Творческий накал цветаевской поэзии и пламя костра (спасибо руководству и сотрудникам дома отдыха "Серебряный век" за подготовку площадки и сложенный костер) объединили около 250 человек, приехавших, в основном, из Москвы, Подмосковья и Калужской области.

На юбилее выступили 23 поклонника цветаевского творчества. Прозвучали стихотворения и песни на стихи Марины Цветаевой, собственные посвящения Поэту. В поэтической композиции, исполняемой ветеранами - преданными участниками тарусских Цветаевских костров, были исполнены стихотворения, написанные Мариной Цветаевой 100 лет назад ("Кто создан из камня...", "Писала я на аспидной доске...", "Проста моя осанка...", "Любовь, любовь!.." и др.).

 Приветствия Цветаевскому костру в Тарусе - родоначальнику всех аналогичных костров, горящих во многих уголках России и странах мира, пришли из США (от внучки Анастасии Цветаевой - Ольги Трухачевой и создателя Вашингтонского музея русской поэзии и музыки Юлия Зыслина), из Казахстана (от руководителя первого в мире музея Анастасии Цветаевой Ольги Григорьевой, г. Павлодар), из Феодосии (от бывшего директора Музея Марины и Анастасии Цветаевых, руководившей музеем с октября 2005 года до апреля 2017-го Зои Тихоновой), из Москвы (от литературного секретаря Анастасии Цветаевой Станислава Айдиняна), из г. Амурск (от Александра Реутова - создателя памятного знака на острове Крохалева "Женщинам Амурлага", в числе которых была А.И. Цветаева). Отмечу, что в Павлодаре прошел 16-й Цветаевский костер, в Амурске - 20-ый, а в США (у Юлия Михайловича) - 25-ый, причем, одновременно с тарусским "старшим братом", 4 октября 2020 года.

 Особенным 35 Цветаевский костер можно назвать еще и потому, что на нем демонстрировались не только фотографии ряда знаковых из этих тридцати пяти костров, включая первый (низкий поклон за этот фотопланшет, как и за само цветаевское костровое движение Александру Васильевичу Ханакову (светлая память!), но и из-за ряда документов, которые демонстрировались и комментировались в ходе праздника в небольших сообщениях.

Эти сообщения были посвящены, в частности, погибшему в 19 лет на фронте в 1944 году сыну Марины Цветаевой и Сергея Эфрона Георгию (краткое изложение доклада Алены Трубицыной, с которым она выступала на Цветаевской конференции 26 сентября), а также памяти масштабнейшего цветаеведа Льва Мнухина и организаторов первого костра в Тарусе Надежды Загайновой и Александра Ханакова.

Самые юные чтицы - 6-летние школьницы из Москвы Анна Пачковская и Весна Костина (вот и связь поколений явлена!).

О себе могу сказать: в целом, праздником удовлетворена. Финалом, - особенно. По традиции, прочли хором "Красною кистью..." и исполнили гимн нашего костра. Финальная фотография демонстрирует самых стойких участников: более 40 человек. Это, по-моему, самый длительный по времени праздник: шел явно более трех часов).

С учетом 35 Цветаевского костра, я провела 5 таких мероприятий: в Тарусе Калужской области - четыре (26, 33, 34, 35 костры), а один - в 2011 году - в Подмосковье, в Болшеве (как-то не могу привыкнуть, что теперь это - г. Королев).

Всего самого доброго, а главное - сил и вдохновения являть нашим современникам "высокую жизнь" Марины и Анастасии Цветаевых, чтобы воплощалось маринино: "И да будет вам (всем нам) ночь светла".

Виктория ЯНШИНА.

4 октября коллектив музея Анастасии Цветаевой стал гостем павлодарского Дома географии. Что интересно, и наш музей, и Дом географии расположились в офисах под номером 210! Только мы в Доме Дружбы, а «ПавГео»  вот в таком всем известном здании на берегу Иртыша под названием Дом инвесторов:

Л.С. Прохорова, Л.И. Деркунская, Т.С. Корешкова, А.А. Вервекин

Директор «ПавГео» Александр Вервекин рассказал об интереснейших коллекциях Дома географии. Это и библиотека, и собрание флагов, и палеонтологическая, и этнографическая, и денежная коллекции!

Знакомство с коллекцией минералов

Этнографический раздел (Германия), в новой витрине, пока без подписей...

Картографическая коллекция

Нижняя челюсть древнего слонёнка (обитавшего в наших краях 300-400 тысяч лет назад), найденная экспедицией ПавГео на берегу Иртыша в районе села Жана-кала

Конечно, мы пришли в гости не с пустыми руками. Прежде всего, вручили А. Вервекину буклет нашего музея А. Цветаевой:

От семьи Поминовых-Григорьевых директор музея А. Цветаевой О.Н. Григорьева передала большой набор книг, буклетов, открыток. Лидия Семёновна Прохорова подарила «ПавГео» миниатюрную коллекцию минералов:

А Лариса Ивановна Деркунская не только рассказала о своих многочисленных путешествиях, но и вручила лично Александру вот такую уникальную книгу с пожеланием новых путешествий и новых открытий:

Александр Анатольевич тоже вручил гостям книги и новый номер журнала «Вестник Павлодарского Дома географии»:

Как пишут в официальных документах, «стороны договорились о сотрудничестве» и проведении совместных мероприятий, первое из которых, будем надеяться, пройдёт уже в ноябре!

 

Московский Дом-музей Марины Цветаевой и мемориальный Дом-музей Марины Цветаевой в Болшеве  (это отдел музейного объединения  "Музеи наукограда Королёв")  провели 26 и 27 сентября 2020 г. Международную научную конференцию   "”О черная гора, затмившая – весь свет!” Вторая мировая война в судьбах Цветаевых-Эфрон и их окружения".

К обсуждению были предложены следующие темы:

1. "Пора снимать янтарь…": последние годы Марины Цветаевой (1939–1941);

2. Cудьбы представителей семьи Цветаевых-Эфрон на фоне Второй мировой войны;

3. Любимый сын великой матери. К 95-летию со дня рождения Георгия Эфрона

4. Литературно-писательские круги: эвакуация и быт в годы Великой Отечественной войны;

5. Русская эмиграция в годы Второй мировой войны.

К участию  были приглашены литературоведы, историки, культурологи, сотрудники архивов и музеев. Прозвучали интереснейшие доклады и сообщения цветаеведов из многих стран мира. Заседания конференции транслировались в прямом эфире на странице музея в Фейсбуке.

В конференции приняла участие павлодарский поэт, журналист, директор музея Анастасии Цветаевой Ольга Николаевна Григорьева с видеодокладом «“Эхо дрогнувшей жизни”. Годы войны в жизни А.И. Цветаевой на страницах её книги ”Неисчерпаемое”»  (публикуется ниже).

По итогам Международной конференции будет издан научный сборник.

В рамках работы конференции прошёл вечер, посвященный памяти Льва Абрамовича  Мнухина, выдающегося исследователя и популяризатора творчества М.И. Цветаевой и истории Русского зарубежья.

27 сентября в московском Доме-музее прошёл вечер памяти Анастасии Цветаевой (к 126-летию со дня рождения) в рамках Международной научной конференции по цветаеведению. На вечере прозвучало художественное чтение отрывков из произведений Анастасии Цветаевой «Воспоминания», «Королевские размышления», «Дым, дым, дым», «Amor», «Моя Сибирь», «Неисчерпаемое». Канва текстов складывается в жизнеописание Анастасии Цветаевой, охватывающее всю ее долгую и непростую, но полную удивительных встреч и впечатлений жизнь – от детства в Трехпрудном до воспитания внучек Риты и Оли.

Текст читала заслуженная артистка России, профессор Института современного искусства Елена Муратова и студенты Института (режиссер постановки – Елена Муратова; инсценировка - научные сотрудники Дома-музея Марины Цветаевой).

Состоялась также торжественная церемония вручения премии новым лауреатам  Литературной премии имени Марины Цветаевой.

Эта премия предназначается для награждения писателей-исследователей и поэтов, чьё творчество оценено как обладающее высокими художественными и исследовательскими достоинствами, вносящее вклад в современное цветаеведение. Идея создания премии принадлежит члену Союза российских писателей, главному редактору журнала «Аргамак. Татарстан» Николаю Петровичу Алешкову. Учредителем премии является Министерство культуры Республики Татарстан. Организатор премии – Елабужский государственный музей-заповедник.

В 2020 году десятая Цветаевская премия вручалась по номинациям: «Популяризация творчества Марины Цветаевой», «Исполнительское искусство», «Поэтический сборник», «Цветаевский мемориал». Лауреатами этого года стали:

Светлана Николаевна Крючкова (г. Санкт-Петербург) — Народная артистка РСФСР, лауреат премии «Ника», автор поэтической программы, посвященной жизни и творчеству Марины Цветаевой, «Между любовью и любовью...», исследователь феномена Марины Цветаевой более 50 лет — досрочно получила звание лауреата Х юбилейной Литературной премии имени Марины Цветаевой в номинации «Исполнительское искусство» в честь ее 70- летнего юбилея.

В номинации «Цветаевский мемориал»: Лев Кивович Готгельф (г. Александров, Владимирская область) — основатель и директор Александровского Литературно-художественного музея Марины и Анастасии Цветаевых, организатор и координатор ежегодного Цветаевского фестиваля поэзии в Александрове.

В номинации «Популяризация творчества М.И. Цветаевой» премию разделили два лауреата:

Галина Алексеевна Данильева (г. Москва) — почетный работник культуры г. Москвы (2018), двукратный победитель конкурса «Лучший музейный работник — экскурсовод города Москвы» (2002, 2006), старший научный сотрудник нашего Дома.

Людмила Евгеньевна Пахомова (г. Елабуга, Республика Татарстан) — журналист, автор более 120 репортажей, интервью, рецензий, информационных сообщений и обзорных статей, посвященных жизни и творчеству М.И. Цветаевой, опубликованных в местных, республиканских и российских газетах и журналах, а также электронных CМИ.

В номинации «Поэтический сборник» Премию разделили два поэта:

Валерий Васильевич Хатюшин (г. Ногинск, Московская область) — русский поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, публицист. Лауреат Литературной премии им. Сергея Есенина (2001), а также Международных литературных премий им. М.А. Шолохова и А.П. Платонова (2007). Главный редактор журнала «Молодая гвардия».

Вера Петровна Хамидуллина (г. Набережные Челны, Республика Татарстан) — поэт, переводчик, заслуженный деятель искусств Республики Татарстан, председатель комиссии по детской литературе Союза российских писателей, Союза писателей Республики Татарстан, Союза писателей века, Литфонда России.

Можно добавить, что представитель Казахстана О.Н. Григорьева была лауретом второй премии им. Марины Цветаевой в номинации «Поэтический сборник» в 2008 году.

 

 Ольга Григорьева

Директор музея Анастасии Цветаевой

Павлодар

Казахстан

«Эхо дрогнувшей жизни». Годы войны в жизни А.И. Цветаевой на страницах её книги «Неисчерпаемое»

 

     Для Анастасии Ивановны Цветаевой начало Великой Отечественной войны было, несомненно, событием масштаба вселенской катастрофы, каким оно было и для Марины Ивановны Цветаевой. Их любимая Германия напала на их любимую Россию.

     Из романа А. Цветаевой «Amor»:

«… – Я училась в вашей стране, я росла на вашей литературе, я верила в высоту германского духа, нас воспитывали на Гёте, на Шиллере, – нет, вы, потомки их, перестали быть человечными, я увидела лицо теперешней вашей Германии»  – эти строки А. Цветаевой в романе  по времени относятся к Первой Мировой войне, но абсолютно подходят и ко Второй… (II - с.166)

     О том, насколько близка и дорога была сёстрам Германия, можно судить и по такому штриху из  двухтомного романа А. Цветаевой  «Нюрнбергская хроника», пропавшем при аресте 1937 года. Анастасия Ивановна вспоминала  его сюжет: «Там семья наша была переселена в Германию. Мама звалась фрау Мария, мы – Беата и Эрика…» (I - c.178) А в 98 лет, сравнивая жизнь с течением Оки – самой любимой, самой родной реки с детства, А. Цветаева подчеркнёт – «наравне со сказочным, с детства, Рейном (там, над ним пела Лорелея…) (III - с.24)

     В автобиографическом романе «Amor» есть и реалии предвоенных лет:

     «Ника кончала пересчитывать расценку, когда дверь широко распахнулась:

- Договор с Германией! О ненападении».

     Цветаева описывает радость и волнение присутствующих от этого известия: «феноменально смело», «кто мог ожидать», «кто теперь посмеет напасть на нас»… А у героини другие чувства: «Они, наверное, правы, - подумала Ника, - а я вдруг испугалась чего-то».  (II- c. 112)

     (Договор о ненападении, известный как пакт Молотова-Риббентропа, был подписан 23 августа 1939 года).

     А потом началась советско-финляндская война. Она длилась с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года. Ряд историков относит эту военную операцию СССР против Финляндии ко Второй Мировой войне, другие считают локальным конфликтом. Как бы то ни было, угроза большой войны в России витала в воздухе…

     «Там, на воле, в Финляндии, шла война. Кто был взят, из друзей? Сердце билось… Отчаяние! И ничего не узнать!.. И хоть какая-нибудь вина была бы перед страной!.. Десять лет – с ума сойти!.. Письма Ника получала редко и – как это всегда бывает – не от тех, от кого с тоской ожидались…» (II- с.101)

     Десять лет, о которых пишет Цветаева – это срок её заключения, длившийся со 2 сентября 1937-го (дня ареста вместе с сыном А.Б. Трухачёвым в Тарусе) по 1 сентября 1947 года. То есть все годы войны она провела в сталинских лагерях на Дальнем Востоке.

     О начале Великой Отечественной войны она узнала так: распахнулась дверь в лагерное проектно-сметное бюро, где тогда работала учётчиком А. Цветаева, вбежал начальник.

     «На нём нет лица.

     - Слыхали? По радио! Выключено? Выступление Молотова, - он швыряет портфель. – Германия на нас напала! Предательски!

     …Всё смешалось в общем крике и ужасе, все говорили зараз, вбежали прораб, десятники и конторщики, ждали, что ещё будет по репродуктору… Господи, что будет теперь…

     Кто-то вбежал со двора.

     - Слыхали? Бомбят! Налёт на Киев… Брест держится!..» (II - с.349)

     Немало и других событийных зарисовок тех лет на страницах романа. Но для рассказа об этих нелёгких годах в жизни автора я сознательно взяла в качестве  основы не «Amor», а очерки и эссе А. Цветаевой из книги «Неисчерпаемое» (Москва, «Отечество», 1992).  Именно потому, что эти очерки, действие которых происходит, в том числе, и в годы войны,  яркая иллюстрация факта: события духовной жизни, «жизнь сердца» для Анастасии Ивановны всегда были важнее, ярче, значимее событий внешних, порой не просто трудных, а невыносимых условий заключения.

     По утверждению А.И. Цветаевой, страшен только тот миг, когда отрезаются пути к искусству. «Когда не звучит ритм, безразлична строка». (II - с.350) Между словами «жизнь» и «искусство» она ставит знак равенства.

     «Духовное начало – определяющая черта биографий и творчества обеих сестёр» - справедливо отмечает Ст. Айдинян в предисловии к книге «Неисчерпаемое». (I- c.5)

      Вот вехи начала войны на страницах этой книги: «…С 1941 года я впервые начала писать стихи. Сперва – английские, затем – русские. Поток стихов залил мои тюремные дни… Стихи продолжались и в лагере». (I - с.180)

     Строки о пребывании в лагере в тот год есть и в небольшом эссе А. Цветаевой «Мои переводы Лермонтова на английский язык». В нём автор пишет, что она переводила в 1937 году стихотворения М.Ю. Лермонтова, которые «принадлежали его смертному году: 1841-му.» Это «Молитва», «Парус», «Выхожу один я на дорогу…» Работа была прервана арестом.

     «В 1941 году, - пишет Анастасия Ивановна, - я слушала радио – это нам позволяли…» Шла передача, посвящённая 100-летию со дня смерти Лермонтова. «Но ни слова о моих переводах, конечно, там не было… Всё написанное мною до 43-х лет мне не было возвращено – два романа, повести, сказки. Погиб и перевод стихов Лермонтова». (I- с.215) Писательница приводит в эссе переводы, которые сохранились в памяти: восемь строк «Выхожу один я на дорогу» и четыре строки «Паруса».

     Как пишет в предисловии Ст. Айдинян о второй части книги «Неисчерпаемое»: «Все очерки – это воспоминания под знаком музыкального ключа». (I- с.23) Большинство их публиковалось в 1989-1991 годах в журнале «Музыкальная жизнь». Действие одного из очерков – «Под “Клеветой” Россини» (I- с.248) – происходит в годы войны в дальневосточном лагере на станции Известковая. В лагерях были агитбригады, и вот перед одним концертом заключённые узнали, что будет петь бывший солист Большого театра Сладковский. Анастасия Ивановна пишет, что и ранее ей называли певца и показывали «старика в лагерном облачении». Они даже обменялись приветствиями и несколькими фразами. Цветаевой запомнилось, что певец полушутливо назвал её «Марфой-посадницей». Очевидно, это имя – как характеристику – Сладковский дал Анастасии Ивановне за мужественность и убеждённость, что не надо падать духом ни при каких обстоятельствах.

     Образ стойкой Марфы-посадницы, героини обороны Великого Новгорода, не желающего подчиниться Ивану третьему – это пример любви к свободе и независимости, пример силы духа людей, которые служат своему предназначению. Думаю, что старый певец почувствовал в Цветаевой именно этот источник её несгибаемости – она была верна своему писательскому предназначению и в любых условиях –  в годы войны, при непереносимых лагерных трудностях ставила духовную жизнь выше всех обстоятельств.

     Итак, концерт, барак. Душещипательное пение уголовниц, чтец-декламатор, и вот на сцене «невысокий старик в чёрной рубахе навыпуск и черных штанах». Он поёт свою коронную арию – «Клевету» Россини из оперы «Севильский цирюльник».  И если остальные слушатели просто наслаждались профессиональным пением, А. Цветаева увидела в этом исполнении символ – Сладковский пел «себя, своё горе, свою невозможность быть понятым, свою погибшую жизнь». Но это было не просто самовыражение, ведь зрителями были те, кто большей частью пострадали именно от клеветы, от наговора, от доноса, кто «претерпев все униженья, / Погибает в общем мненье, / Поражённый клеветой…»  Не только зрители, и начальство встало перед певцом, аплодируя. Мощный образ завершает это небольшое эссе. Певец – зверь в клетке – бросал своё обвинение им, «рукоплещущим голосу, попавшему в клетку (им, бессильным что-либо изменить в стране, превращённой в грандиозный зоопарк, ибо они были лишь служителями зоопарка…) Где ещё искони россиниевская «Клевета» прозвучала так, от загубленного клеветой! Он был свободен сейчас, совершенно свободен, освобождённый до срока, под гром рукоплесканий…»

     Вот он, ещё один секрет несломленности Анастасии Ивановны: свобода – в творчестве. Исходя из этого, можно сказать – она была свободна в лагере. Она писала стихи, делала переводы, работала над романом «Amor». Она отметала трудности воспоминаниями о прошлой жизни, надеждами на встречу с сыном и сестрой, разговорами о высоких материях… «В лагере, в перерыве, разговорясь с главбухом – пошла речь о дифференциальных исчислениях и о бесконечно-малых величинах. И он удивился, что я – понимаю…» (III - с.8)

    1 сентября 1941 года проектно-сметное бюро, где работа была всё-таки сносной, посильной, было ликвидировано, и вновь – этапы, лагеря и тяжёлый физический труд: на кирпичном заводе, в прачечной, поломойкой…

     В очерке «О Марине, сестре моей» А. Цветаева описывает сон, который ей приснился в Хабаровске. Сон о смерти сестры. «Я проснулась в таком испуге, - пишет Анастасия Ивановна, - что не дала себе осознать, кто умер, но и лгать не могла и определила, что сон был о смерти самой близкой мне женщины… Узнала я, что он был правдой, только через два года. Но он был».

     Анастасия Ивановна не падает духом, поддерживает других. В бараке, подружившись с малограмотной женщиной,  пишет ей письма домой, «читает треугольнички с фронта от брата, …там, на далёкой воле, всё идёт и идёт война…» (II - с.360)

     Война сломала мирный ход жизни миллионов. Трагическими были судьбы людей и в эвакуации. Об одной такой судьбе пишет А. Цветаева в своём очерке «Непонятная история о венецианском доже и художнике Иване Булатове» (I- с.168). В 1941-42 годах художник Булатов с сестрой Марией Михайловной Сысоевой жили в эвакуации в деревне Жары, куда их вывезла их друг Мария Ивановна Кузнецова-Гринёва, актриса Камерного театра, писательница. (Добавим, что она была другом и Анастасии Ивановны, которая писала о ней в книге «О чудесах и чудесном»: «Вторая жена моего мужа Бориса, самый близкий мне человек после Марины…») В эвакуации, как говорится в очерке А. Цветаевой, «сестра своими старыми пальчиками, так игравшими Листа, перебирала в овощехранилище вместе с актрисой Кузнецовой-Гринёвой картошку – и тем кормила брата и себя…» Вначале умер брат, он болел недолго и всё повторял, что Пасху они встретят вместе с сестрой. Он не дожил до Пасхи десять дней, а сестра умерла накануне светлого праздника, в страстную субботу 1942 года…

     Ещё одно эссе из серии  «под  знаком музыкального ключа»  – о певице Мариан Андерсон. Собственно, это два воспоминания: одно о концерте певицы в Москве в довоенные годы и другое – о том, как автор услышала голос Мариан по радио на Дальнем Востоке. Передавали отделение московского концерта. «Москва? Дальний Восток? Всё пропало! Кинув за собой дверь, стою во дворе зоны, выбежав, как в детство – на волю? – Пешеход на горных тропинках, пью нектар нечеловеческих звуков. За всё! За прошедшие годы, прожитое, недожитое… Слушаю ЭХО ГОР! Эхо моей – дрогнувшей – жизни…» (I- с.243)

      «Жизнь медленно тянулась – к освобождению… “Там” шла война. И всё уменьшали пайки (хлеба)…» (II - с.362)

     1943 год принёс Анастасии Ивановне страшное известие о смерти сестры Марины. Вот два эпизода, касающиеся сестры, из очерка «О Марине, сестре моей». В первом Анастасия Ивановна описывает, как она всё свободное время сидела за увеличением фотографий Марины (срисовывала по клеткам). Одна из фотографий была неудачная, но при копировании получились очень живые глаза.

     Второй эпизод не раз цитировался в книгах и исследованиях цветаеведов – как в 1943 году Анастасия Ивановна попросила у вскоре освобождающейся женщины подарить ей серолист, любимый цветок Марины. И вот в один из осенних вечеров, когда А. Цветаева копировала портрет сестры, все ветки серолиста шумно всплеснулись. Все поражённо смотрели друг на друга, ведь в бараке было тихо, и ветра за окном не было. Анастасия Ивановна восприняла это как привет от Марины…

     Но, конечно, наиболее подробно и пронзительно пишет А. Цветаева о своей невосполнимой потере в письмах 1943-44 гг.  сыну А.Б. Трухачёву и Елизавете Яковлевне Эфрон. Эти письма были напечатаны в 2003 году в журнале «Нева» (публикация Р.Б. Вальбе по оригиналам, хранящимся в РГАЛИ) и, к сожалению, остались малоизвестны широкой читательской публике. (IV- с.185)  Это поразительные по силе чувства, невыносимой боли утраты воспоминания о сестре, размышления об её уходе. 20 июля 1943 года А. Цветаева получила письмо из Тарусы от Валерии Ивановны Цветаевой, в котором среди многих других известий была строка: «Муси, автора “Волшебного фонаря”, нет в живых».

     «Андрюша, ты понимаешь, что со мною стало. 49 лет жизни вдруг ушли из-под ног. Но я прочла, и I моё чувство было – нет, не так, не может быть. Невозможность, нелепость, чудовищность. Насмешка. Я ждала встречи с ней столько лет, так терпеливо, никогда не падая духом. Она для меня неразрывна с чувством жизни моей, я ведь никогда, с рождения, не жила без неё на свете и этот свет без неё мне был незнаком» (Письмо к А.Б. Трухачёву от 11 августа 1943 г.)

     «Без Марины наслаждаться искусством и природой, человеком, книгой мне невозможно. Каждое чувство обведено чёрным провалом. А к вечеру я устаю и не чувствую уже ничего, как чурбан…» (Письмо к Е. Эфрон от 25.08.1943 г.)

     «31 августа 41 г. умерла половина моего тела, и смолкла, задохлась половина моей души» (Письмо к Е. Эфрон и З. Ширкевич от 16.04.1944 г.)

     «…И, может быть, от этой беспризорности, которую она ощущала вдали от Серёжи, меня, разъединённая с нами войной, она и погибла?» (Письмо к Е. Эфрон от 12.11.1943 г.)

     …И, наконец, 1945 год.

     Письмо Е. Эфрон и З. Ширкевич от 11 мая 1945 года: «Дорогая Лиля, дорогая Зина! 10-го мая послала вам открытку с поздравлением с днём Победы. Алю спрашиваю, были ли письма от Мура – и жду её и вашего ответа с замершим сердцем. Послала о нём по его полевой почте 3 запроса и 2 запроса в Москву, Наркомат обороны, Главное управление учёта личных потерь Красной Армии, сообщив возраст, где и когда был призван, номер полевой почты и адрес довоенный родных (ваш). Будем ждать милости судьбы».

     Анастасия Ивановна просит не скрывать от неё любых известий о судьбе Мура. Пишет, что от него было три письма, последнее 18 мая 1944 года, рассказывает содержание писем.

     «…Светлая весть о Победе приближает час нашей встречи» - надеется А. Цветаева. Она описывает свои чувства при известии об окончании войны: «Эти ночи Победы, когда радио гремело всю ночь напролёт, когда что-то дионисийское, священное в счастье людей, захватывающее и меня жаждой мира и гордости за народ…»

     «На всю жизнь будет памятна ночь, когда в женском бараке …их разбудил хриплый от усталости, но громкий от волнения голос диктора, объявлявший небывалую весть – капитуляцию Германии! Женщины вскакивали, как в бреду, кидались друг к другу, обнимались, крича: “Домой, домой!”

     Кто из них спал в ту ночь?

     Сколько надежд, какая невероятная радость! В самих словах было колдовское звучание… через них открывалось будущее. Тает лагерь! Размыкаются оковы… Жизнь распахивалась, силы удесятерялись! Эту ночь не забыть вовек! Как хорошо, что она была…

     Бедные женщины! Месяцы шли, превратились в годы, ни один срок не дрогнул, никто не был выпущен, лагерь проглотил эту весть, как акула, и равнодушно продолжал жить, как до неё…» (II - с.363)

     До освобождения А.И. Цветаевой оставалось два года, три месяца и 21 день.

 

Примечания.

I.       Цветаева А.И. Неисчерпаемое. – М.: Отечество, 1992.

II.    Цветаева А.И. Amor. – Елабуга, Елабужский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, 2009.

III. Цветаева А.И. Кристаллы чувств и размышлений. – М., 2000 (самиздат, составители Г. Васильев и Г. Никитина).

IV.                       Журнал «Нева» (Санкт-Петербург), 2003, № 3. Марина Цветаева в письмах сестры и дочери.1. Письма Анастасии Цветаевой (1943-1945). Публикация Р.Б. Вальбе.