К  400-летию Дома Романовых

«СТОЯЛА ТА РОССИЯ – ОБРЫВА НА КРАЮ...»

В название статьи вынесены слова молитвы Императрицы Александры Федоровны из «Поэмы о Царской Семье» Марины Цветаевой. Цветаева не разбиралась в политике, не считала себя монархисткой. Но она, родившаяся в Москве, взросшая под звон колоколов, была христианкой. И как христианка, не могла смириться с варварством – расправой над членами Царской Семьи.

«Поэма о Царской Семьи» совсем не известна читателю. В настоящее время она считается утерянной: Цветаева не взяла беловую рукопись поэмы в СССР, когда вернулась из эмиграции в 1939 г. Списки поэмы (возможно, их было несколько) считаются погибшими. Один из них был затоплен в числе других вещей в подвале дома в оккупированной фашистами Франции. В одной из черновых тетрадей Цветаевой сохранились фрагменты Поэмы, опубликованные в 1990 г. Е.Б.Коркиной [1]. В 1992 г. она же обобщила «то немногое, что удалось собрать в попытках реконструкции замысла утраченной Поэмы...» [2].

Но со времени «реконструкции» прошло более 15-ти лет. За это время опубликованы новые документы – письма и дневниковые записи Цветаевой. А также – воспоминания ее современников и очевидцев событий, т.е. ценнейшие источники, которые изучал поэт в ходе работы над «вещью», – так называла Цветаева свои творения [3–12]. Иными словами, наконец-то российский читатель имеет возможность ознакомиться с теми документами, к которым прежде имели доступ лишь те, кто находился за рубежами СССР. Подчеркнем, что хотя речь идет, в основном, об эпистолярном наследии (дневниках, письмах, исторических очерках), оно представляет собой бесценный (литературный и исторический) материал, имеющий высокий духовный статус. Заметим также, что ряд интереснейших, малодоступных текстов, изученных Цветаевой, ждет своей републикации. Итак, настало время на основе новых материалов воссоздать историю создания «Поэмы о Царской Семье». Это хороший повод подумать о том, что случилось с нашей страной – православной Россией. Ибо трагедия Царской семьи было предвестием трагедии России, вобравшей в себя миллионы личных трагедий, в том числе – семьи Цветаевой-Эфрон.

Царская семья станет фоном исторических очерков Цветаевой; в частности – посвященных строительству Музея Александра III, организатором которого был ее отец – И.В.Цветаев. «Диалог» же с самим Царем поэт вел задолго до крушения Империи. Стихи Цветаевой, посвященные «той России», теме «Царь и Бог», известны читателю (один из циклов так и называется «Царю на Пасху»). Вот некоторые фрагменты.

«Царь и Бог! Простите малым –
Слабым – глупым – грешным – шалым,
В страшную воронку втянутым,
Обольщенным и обманутым...» (Помечено: «Москва, 1-ая годовщина Октября»)

В смутные времена поэт уповает только на Бога:

«...Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветряном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон»
(2 марта 1917 г.) [4; I, 339]

«Московский герб: герой пронзает газа.
Дракон в крови. Герой в луче. – Так надо.
        Во имя Бога и души живой
        Сойди с ворот, Господен часовой!
Верни нам вольность, Воин, им – живот.
Страж роковой Москвы – сойди с ворот!
        И докажи – народу и дракону –
        Что спят мужи – сражаются иконы»
(9 мая 1918 г.) [4; I, 339]

Будучи христианкой, Цветаева предлагает низвергнутому царю утешение:

«Царь! – Потомки
И предки – сон.
Есть – котомка,
Коль отнят – трон»
(2 апреля 1917 г.) [4; I, 340]

Будучи верноподданной («переболев» революцией), понимая, что за принятием Царем того или иного решения стоят неизвестные ей веские доводы, Цветаева, осуждая политику Николая II, могла лишь «укорить» Его:

«...Пал без славы
Орел двуглавый.
– Царь! – Вы были неправы»
(2 апреля 1917 г.) [4; I, 340]

А вот пророческие строки, написанные, задолго до расстрела царской семьи – 4 апреля 1917 г., помеченные «третий день Пасхи»:

«...Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка – Алексия!» [4; I, 341]

Суд над царем вершат не люди:

«...Ваши судьи –
Гроза и вал!
Царь! Не люди –
Вас Бог взыскал...» (2 апреля 1917 г.) [4; I, 340]

Будучи русским поэтом, Цветаева декларировала «русскую идею», дающую ориентир для духовного устроения русского человека. Ибо необузданная душа и помыслы русского народа, перекликающиеся с безбрежностью самой России, требуют мудрого Высокого руководства. По словам критика Юрия Иваска, Цветаева «монархисткой не была, но ощутила глубокую народную сущность монархии уже после отречения Государя, в апреле 1917 г.

«Это просто как, кровь и пот:
Царь – народу, царю – народ.
        Это ясно, как тайна двух:
        Двое рядом, а третий – Дух
Царь с небес на престол взведен:
Это чисто, как снег и сон.
        Царь опять на престол взойдет –
        Это свято, как кровь и пот».
(7 мая 1918 г.) [4; I, 397]

Позднее Цветаева сделала приписку к стихам: «А оставалось ему жить меньше трех месяцев!» Поэт обладал острым умом и проницательностью, но был поэтом-романтиком и идеалистом. Но даже циник, лишенный всякой фантазии, не мог предположить, какая участь уготована Царской Семье...

В ночь 16/17 июля 1918 г. в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге были расстреляны Император Николай II и члены его семьи, а также близкие им лица – всего 11 человек. Тела отвезены в лес, сожжены, останки брошены в шахту. С 18 по 20 июля поляна, на которой жгли и уничтожали пепел, и лес вокруг были оцеплены чекистами.

Первыми свидетелями страшной тайны стали жители деревни Коптяки (30 км от Екатеринбурга), близ которой происходило чудовищное действо. 20 июля 1918 г. антибольшевистские войска взяли Тюмень. 23 июля пал Екатеринбург. 5 февраля 1919 г.  председатель Сибирского правительства адмирал А.В.Колчак поручил Н.А.Соколову  [14] вести расследование дела об исчезновении Императорской семьи [12; 193 196].

Как отреагировал народ на расстрел царя? Во-первых, сначала в народ был брошен «пробный камень». Интересен комментарий П.П.Булыгина :

«Внезапно остановился от крика мальчишки-газетчика: “Расстрел Николая Кровавого!” Я выхватил у него из рук газету. Это было первое, как впоследствии выяснилось, ложное сообщение в прессе. Большевики пустили пробный шар, чтобы узнать отношение Русского народа к убийству своего Государя. Русский народ смолчал... Ленин, подстраховавшись таким образом, начал последние приготовления для выполнения своего плана» [15; 225].

Во-вторых, о гибели всей семьи народу знать было не обязательно. «Царь расстрелян, семья эвакуирована в надежное место», – писали газеты. Вот запись Цветаевой:

«Возвращаемся в Алей с каких-то продовольственных мытарств... Какая-то площадь. Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик:

“Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!”

Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что!.. Тогда я, Але, сдавленным, ровным и громким голосом (кто таким говорил – знает):

– Аля, убили русского царя, Николая II. Помолись за упокой его души» [4; IV, 490].

«Поэма о Царской Семье», как мы убедимся, стала итоговым произведением Цветаевой. О плане Поэмы можно узнать из ее писем и черновых записей:

«Сейчас пишу большую поэму о Царской Семье (конец ).
Написаны: Последнее Царское – Речная дорога до Тобольска – Тобольск воевод (Ермака, татар, Тобольск до Тобольска, когда еще звался Искер или Сибирь, отсюда – страна Сибирь)
Предстоит: Семья в Тобольске, дорога в Екатеринбург, Екатеринбург – дорога на Рудник Четырех братьев (тáм жгли).
Громадная работа: гора. Радуюсь» [4; VII, 317].

О том, что заставило Цветаеву взвалить на свои плечи гору работы, зачем она пишет, – несмотря на то, что «здесь (во Франции – И.Н.) не дойдет из-за “левизны формы”,.. там (в СССР – И.Н.) – туда просто не дойдет...», – поэт отвечает:

«Для очистки совести. И еще от сознания: любви и... дара. Из любящих только я смогу. Потому и должна» (там же).

Считается, что Цветаева начала работать над Поэмой летом 1929 г. после завершения поэмы «Перекоп». Написанию же поэмы предшествовала огромная подготовительная работа: «...Источники, проверка материалов, исписанные тетради, вся громадная работа до» [4; VI, 386] – писала Цветаева. «Я сейчас собираю материал для одной большой вещи – мне нужно всё знать о Государыне Александре] Ф[едоровне]... Кто еще может знать? (О молодой Государыне)». Уже через месяц Цветаева сообщает: «...Прочла весь имеющийся материал о царице, заполучила и одну неизданную, очень интересную запись – офицера, лежавшего у нее в лазарете» (речь идет о рукописи И.В.Степанова, о ней чуть ниже).

Идя по следу поэта-летописца, понимаешь, сколь значима для нее стала работа над Поэмой, сколь широк был охват литературы. В Примечаниях названы основные источники [12–16, 22–24, 26–28]. Что касается темы Поэмы, Цветаева утверждала, что поэт всю жизнь пишет «одну вещь». Вот небольшой экскурс в прошлое.

В 1922 г. в прозе «Пленный Дух» Цветаева писала, что когда в Берлине Андрей Белый впервые пришел к ней в Pragerpension, он «на столе увидел – вернее, стола не увидел, ибо весь он был покрыт фотографиями царской семьи: наследника всех возрастов, четырех великих княжон (различно сгруппированных, как цветы в дворцовых вазах), матери, отца» [4; IV, 259–260]. Цветаева помнит реакцию Андрея Белого:

«...И он наклонясь:
– Вы это... любите?
Беря в руки великих княжон:
– Какие милые!.. Милые, милые, милые!
И с каким-то отчаянием:
– Люблю тот мир!» (там же)

В 1923 г., уже выехав из советской России в Чехии, Цветаева вспоминает о царе, пытаясь постичь природу жертвенности («жертва, это страсть к гибели»):
«Погибнуть, спасая жизнь Царю (от физич<еского> его спасения – вплоть до утешения его в последн<юю> секунду перед казнью, вплоть до утеш<ения> его заочного: меня в Тоб<ольске> расстрел<яли>, а там, в подв<алах> Мос<ковской> Чека за меня в этот час умер другой» [6; II, 278].

В марте 1926 г., вернувшись из поездки в Лондон, Цветаева пишет Борису Пастернаку о лондонских зрителях:

«Слушали меня – но этих имен писать не должно... В Лондоне увид<ела> приблизительно всех уцелевших, близких родственников» [10; 158]. Другими словами, «слушателями были представители Дома Романовых и люди, близкие ко двору» [10; 599 600].

В Лондоне Цветаева наверняка слышала разговоры о расправе над Царской Семьей: в Англии в это время находились Н.А.Соколов и П.П.Булыгин. Заметим, что эти лица, а также П.Жильяр  жили в Париже в одной гостинице [15; 131]. В Париж Цветаева вернулась с намерением:
«Немедленно издать книгу “добровольческих” стихов “Лебединый стан”: “он многим нужен, убедилась”. Видимо, именно тогда в ее сознании начал также зарождаться замысел “Поэмы о Царской Семье”» [5, 440].

Заметим, что после переезда из Чехии во Францию, уже на первом своем вечере в Париже, состоявшемся 6 февраля 1925 г., Цветаева читала цикл "белогвардейских" стихотворений. Вскоре после возвращения из Англии Цветаева уезжает на полгода – с апреля по октябрь – в Вандею: «Еду на полгода – писать и дышать» [4; VII, 12], в местечко в Сен-Жиль.
Лейтмотивом того лета стали слова из письма Цветаевой: «Кончается старый мир!» [там же]. «То обстоятельство, что она выбрала этот мятежный край, не покорившийся в свое время Великой революции, не нуждается в объяснениях» [5, 441], – пишет цветаевед Анна Саакянц: Вандея известна как последний оплот французских роялистов. Сама Цветаева подтверждает это в чеканной строке, заключающей первое стихотворение цикла «Дон» и содержащей череду однозначных ассоциаций:
«Молодость – Доблесть – Вандея – Дон» [4; I, 390].

В Вандее Цветаева читает «Письма Императрицы Александры Федоровны» [16] и пишет поэму «Попытка комнаты», адресованную изначально поэту Райнеру Марии Рильке (это важно!), и думает беспрерывно о Царской Семье:
«Две недели сряду читала Письма Императрицы, и две недели сряду, под их влиянием (в ушах навязало!) писала ужасающие...» [4; VI, 320], – запись от 2 июня.

6 июня Цветаева заканчивает поэму «Попытка комнаты», самую зашифрованную из всех поэм, «разномастную и разношерстную» по ее словам, посвященную «комнате» воображаемого свидания ее и Рильке. Судьба России и трагедия Царской семьи переплетены в сознании поэта и спроецированы на пространство ее творческой материи (над чем бы она ни работала в данный момент). Вот два примера «точного попадания», обращающих, поэму «свидания» в эскиз будущей «Поэмы о Царской Семье» (из поэмы «Попытка комнаты»):

Пример 1

«...Депеша “Дно”,
Царь отрекся. Не только с почты
Вести. Срочные провода
Отовсюду и отвсегда» [4; III, 114]

Как известно, на станции «Дно» в ночь на 14 марта 1917 г. Царский поезд по решению революционных властей был направлен вместо Царского Села в Псков, где 15 марта состоялось отречение царя от престола [4; III, 783]

Пример 2

«И вот уже мозжечка
Сжим. Как глыба спина расселась.
Та сплошная стена Чека,
Та – рассветов, ну та – расстрелов
Светлых...» [4; III, 115]:

Как известно, царственные узники в минуту расстрела стояли вдоль стены («стена к стене»), выстроившись «для фотографирования» – так им было объявлено.

Т.е. в «Попытке комнаты» получилась не просто подмена, как признается сама Цветаева Б.Пастернаку (писала к Рильке, получилось – к Пастернаку), а двойная подмена: в поэме присутствует та комната – Цветаева представила себя в комнате расстрела.
В ноябре 1928 г. в Париже выступает В.Маяковский. Запись Цветаевой:
«7 ноября 1928 поздним вечером, выходя из “Café Voltaire”, я на вопрос: “Что же скажете о России после чтения Маяковского?” – не задумываясь ответила: – Что сила – там» [6; II, 504–505].

Возможно, тогда она впервые услышала стихотворение В.Маяковского «Император», написанное в январе 1928 г. во время его пребывания в Свердловске (бывшем Екатеринбурге). Заключительные строки стихотворения звучат так:

«...Пожалте,
        дворяне и шляхта,
                    корону
                        можно
                            у нас получить,
                                    но только
                                        вместе с шахтой».

Вспоминания об истории написания «Поэмы о Царской Семье», критик и мемуарист Марк Слоним писал:

«Марина Ивановна объяснила, что мысль о поэме зародилась у нее давно, как ответ на стихотворение Маяковского “Император”. Ей в нем послышалось оправдание страшной расправы, как некоего приговора истории. Она настаивала на том, что уже неоднократно высказывала: поэт должен быть на стороне жертв, а не палачей, и если история жестока и несправедлива, он обязан пойти против нее» [2, 173–174].

В мае 1929 г. Цветаева заканчивает поэму «Перекоп» (о защите Добровольческой армией, в рядах которой служил ее муж, последних рубежей юга России) и вплотную приступает к написанию «Поэмы о Царской семье». 17 октября 1930 г. она пишет Анне Тесковой: «Сейчас продолжаю большую вещь, начатую еще прошлой зимой. Писать некогда, но все-таки пишу. Жизнь, из-за безденежья, еще не налажена» [25, 85].

В феврале 1931 г. Цветаева пишет: «У меня есть надежда издать Перекоп отдельной книжкой...» [9, 190]. Той же весной она публикует главу незавершенной еще «Поэмы о Царской Семье» – в виде небольшой отдельной поэмы «Сибирь» [17]. Считается, что «Сибирь» – пролог к «Поэме о Царской Семье»; однако позднее Цветаева помечает эту главу номером «VIII». «Сибирь» оканчивается словами:

«Тобольск, Тобольск, дощатый скит!
Тобольск, дощатый гроб!»

Сибирь – величие России и место гибели ее Царя. «Написана “Сибирь” в... лаконичном, отрывистом, суровом стиле, скупым языком, в уплотненной информацией атмосфере. Всего в нескольких десятков строк дано повествование об истории возвеличения и падения Сибири: поход Ермака, смена временщиков и т.д. Цветаева выступила в не совсем привычном для нее жанре, втиснув исторические факты в сжатые стихотворные строки. Поэма суха; чтобы пробиться к эмоциям и тайному ее смыслу, требуется не только добрая воля к проникновения в текст, но и знание истории...» [5, 526] – так характеризует «Сибирь» А.А.Саакянц. Она же отмечает «тайный, двойной, мистический» смысл поэмы «Сибири» (в Сибири родился и «с кружкою ходил Распутин Гриш» – возвеличенный и убитый): «Семья царя помнила его (Распутина – И.Н.) предсказание, что после его смерти погибнут и они (члены Царской Семье – И.Н.). Замкнутый, роковой круг» [5; 527]. Позднее, в 1936 г., делая последнюю правку, Цветаева против этой главы сделала помету: «VIII СИБИРЬ (хороша): Печаталась в Воле России. ‘Казацкая – татарская / Кровь с молоком кобыл’» [2, 176].

Однако, события 1931 г. станут переломными в судьбе Цветаевой: 7 марта 1931 г. в парижской газете «Возрождение» появилась статья (интервью) Надежды Городецкой «В гостях у М.И.Цветаевой» [18]. На вопрос: «А что вы еще пишете или хотите писать по-русски?» – Цветаева отвечает:

«О царской семье. Беру именно семью, а фон – стихия. Громадная работа. Всё нужно знать, что написано. А написать нужно – раз навсегда, либо вовсе не браться. В России есть люди, которые справились бы с этой темой, – но тема не их, они ее любить не могут: если бы любили, там бы не жили. Так что я чувствую это на себе, как долг» [7; II, 257].

Весть быстро долетела до Москвы, и последовала должная реакция. Так, в газете «Правда» были помещены стихи Демьяна Бедного, он «осмеивал поэтессу Цветаеву, которая пишет поэму о расстреле Николая II» [19]. В июле 1931 г. Цветаева сообщает Б.Пастернаку:
«Получила окольным путем остережение от Аси, что если я сделаю то-то, с ней случится то-то – просьбу подождать еще 2 года до окончания Андрюши. Ясно, что не два, а до конца времен» [10, 541].

Речь идет о просьбе сестры Анастасии: не печатать произведения, которые могут погубить ее сына. Цветаева продолжает:
«Таким образом, у меня еще два посмертных тома. Большую вещь пока отложила. Ведь я пишу ее не для здесь, а именно для там, – реванш, языком равных» [там же].

Марина Цветаева выполнила просьбу сестры: ни «Лебединый стан», ни «Перекоп», ни утерянная для человечества «Поэма о Царской Семье» не были изданы при ее жизни. Названные произведения увидели свет только после смерти «отца народов» [20]. Итак, в 1931 г. Цветаева «большую вещь» – «отложила». И все же Цветаева не может выйти из темы, так тесно связывающей ее с покинутой Россией. 19 декабря 1931 г. в Париже состоялся вечер лирики Цветаевой, рецензия на который появилась в газете «Молодое слово» [21]:

«...Во втором отделении Марина Цветаева читала отрывки из своей поэмы о Царской Семье... Между политическими стихами и “правыми”, патриотическими, где Царь неизбежно рифмуется с встарь, и стихами революционными, обыкновенно не бывает особой разницы. Слишком болезненна еще “тема” царской семьи, не совсем относится она еще к истории. Марина Цветаева и здесь нашла нужные простые слова, и поэма о Царской Семье у нее не вышла своеобразным “социальным заказом”. От прикосновения к большой и непоправимой национальной и человеческой трагедии, ее стихи стали только еще более значительными, трагическими и национальными. В последнем слове не надо усматривать снижения – всякий большой поэт национален, потому что всякая большая душа не может жить в искусственной клетке, отгородившись от жизни и страданий своего ближнего» [8; I, 404].

В канун 1934 г. произошло трагическое событие: 31 декабря в Брюсселе покончил с собой друг Цветаевой – И.В.Степанов , автор рукописи «Лазарет Ее Величества» [13]. Еще в 1929 г., изучая материал об Императрице Александре Федоровне, Цветаева писала:
«Заполучила и одну неизданную, очень интересную запись – офицера, лежавшего у нее в лазарете» (4; VII, 124).

После гибели И.В.Степанова к Цветаевой попали и другие его работы. Она сообщает своему корреспонденту:
«Остался чемодан рукописей, которые никому кроме меня не нужны. Он был – настоящий писатель» [4; VI, 411].

Гибель И.В.Степанова несомненно стала импульсом к продолжению приостановленной работы над Поэмой. Из переписки с редактором парижского журнала «Современные Записки» В.В.Рудневым мы узнаем, что в 1935–1936 гг. Цветаева настойчиво пытается найти издателя для рассказов И.В.Степанова – «Обедня», «Записки безработного» [11, 99 103]. Узнав из письма Руднева о смерти английского короля Георга V, Цветаева по ассоциации вспоминает трагическую судьбу Николая II (кузена Георга V) и его семьи:

«И я сразу подумала – с большой горечью – о нашем царе, его двоюродном брате – как он ужасно умер – и как этот – прекрасно: достойно, спокойно, окруженный любовью семьи и народа...» [11, 89].

Работая над Поэмой, Цветаева пишет В.В.Рудневу:
«Я так вовлеклась в свою большую поэму, что без срочной... необходимости не выберусь» [11, 96].

А в марте 1936 г., вдохновленная примерами безграничного милосердии Императрицы, ожившими в книге И.В.Степанова, Цветаева обращается к близким женщинам :

«Дорогие... Хочу быть у вас в субботу 14-го... С рукописью “Лазарет Ее Величества”, которую бы мне хотелось прочесть вам обеим» [4; VII, 494 495].

Рукопись И.В.Степанова, рассказывающая о пребывании в дворцовом лазарете ее автора, о работе Императрицы и Великих Княжон сестрами милосердия, так полюбилась Цветаевой не случайно. Родство Цветаевой и ее лирической героини – Императрицы Александры Федоровны – не вызывает сомнений: «Она, конечно, вкладывала саму себя в эту женщину: и самоотверженную, и беспомощную, и безмерно страдающую за неизлечимо больного сына, и преданную, любящую жену, и сестру милосердия, и, наконец, казненную, наподобие Марии-Антуанетты и Марии Стюарт, чьи судьбы заставляли Цветаеву содрогаться всю жизнь» [5, 527], – пишет А.А.Саакянц. В уста Императрицы Цветаева вложила свои молитвы, свои упования о заблудшем народе. Из глаз ее героини текут слезы и Богородицы, и Магдалины. А.А.Танеева-Вырубова писала об Александре Федоровне:

«В лазарете она обходила раненых офицеров, играла с ними в шашки, пила чай, – с материнской нежностью говорила с ними, нисколько не стесняясь, и в эти минуты мне казалось странным, что ее находили холодной и неприветливой» [30, 23].

Сохранилась строфа (фрагмент) Поэмы – об Императрице, дежурящей у постели раненых солдат:

«...Над пылающим лицом:
Тем, с глазами пьющими,
Сколько песен шепотком
Спето, петель спущено!..» [2, 193]

Известно, что порой Цветаева начинала настойчиво вязать (причем, вполне бесполезные вещи). В этом выборе занятия угадывается отчаянное желание женщины обрести покой и смирение перед судьбой. Возможно, в тот момент она творила молитву. Портрет Императрицы, данный И.В.Степановым, под которым подписались бы многочисленные свидетели, был для Цветаевой примером истинной христианки:

«Блистательное ли окно дворца, слепое ли окошечко подвала – одно устремление мысли ввысь. Ни одной “фразы”, ни одной позы, никогда о себе. Только обязанности, долг перед мужем-царем, наследником-сыном. Никогда перед людьми – всегда перед Богом... Сопоставим женщин-правительниц: всех времен и народов. Высоко и одиноко над ними стоит светлая, чистая женщина, мать, жена, друг, сестра, христианка страдалица Ея Величество Государыня Императрица Александра Федоровна» [13, 53].

Второй фрагмент Поэмы написан от лица Императрицы:

«Вот – двое. В могучих руках – караваи.
Проходят, кивают. И – им киваю.
Россия! Не ими загублена – эти
Большие, святые, невинные дети,
Обманутые болтунами столицы.
Какие открытые славные лица
Отечественные. Глаза – нашей Ани!..
Не плачу. Боюсь замочить вышиванье, –
– Зеленые ветки. Анютины глазки –
Для Матери здешней тружусь Абалакской –
Да смилостивится... С приветом и с хлебом
Давно уже скрылись, а всё еще следом
Киваю...
(И слезы на пяльцы, и слезы на пальцы,
И слезы на кольца!..) О, Господи, сколько!
Доколе – и сколько?.. О, Господи, сжалься
Над малыми сими! Прости яко – вору...

Сестре Серафиме — сестра Феодора». [1]
...
«– Дай свету и веры и силы и знанья... –
Над всеми: над теми – над сими – над нами...
Блаженной и чтимой – от грешной и хворой.
Сестре Серафиме – сестра Феодора...» [2, 184]

У Цветаевой дважды звучит строка «Сестре Серафиме – сестра Феодора». Так условились подписывать свои письма, передаваемые через третьих лиц, Анна Вырубова («сестра Серафима») и Александра Федоровна («сестра Феодора») – в память почитаемых на Руси святых. Имя (отчество) Феодора получила при крещении «германская принцесса» Алиса Гессен-Дармштадская (Феодоровскими назывались и собор и городок в Царском Селе, где находилась канцелярия «лазарета Ее Величества», – в знак высокого почитания Феодоровской Иконы Божьей Матери). Имя же Святого Серафима носило убежище, устроенное А.А.Вырубовой для увечных воинов. Цветаева неслучайно использовала тексты писем Императрицы, ибо они (как и утерянная Поэма), полны притч, иносказаний (тайнописи) и христианской (бескорыстной!) любви.

Третий уцелевший фрагмент также относится к Императрице:

«Обитель на горе.
Молитва на коре.

Не знала та береза,
Дороги на краю,
Что в лютые морозы
Затем красу свою

– Сибирскую «корицу» –
Белила и спасала —
Чтоб русская Царица
На ней письмо писала

– За все благодарю –
Небесному Царю.

Не знала та дорога,
С березой на краю,
Зачем седобородый
Старик – ножом – кору

Срезал. – Чтоб в келье тесной,
Рукою домовитой,
Германская принцесса –
Славянскую молитву

Чертила на листке
Сибирской бересты.
...
О чем она просила,
Канавы на краю...
Молитва за Россию:
За родину – твою –

Мою... От мхов сибирских
По кипарисы Крыма :
За каждого злобивца –
И все-таки любимца...

Тому, кто на Горе –
Молитва на коре...

Стояла та береза –
России на краю,
– За тын, за плен, за слезы –
За все благодарю.

А если мало – плену,
А если много – тыну...
Сам назови мне цену...
А если скажешь: сына...

Под кончиком пера
Коробится кора...

Стояла та Россия –
Обрыва на краю.
– И если скажешь – Сына... –
За всё благодарю,
...
Горит, горит береста...
Летит, летит молитва...
Осталась та береста
В веках – верней гранита». [1]

В четвертом фрагменте говорится об Анне Вырубовой:

«Аня с круглыми плечами,
Аня с пухлыми щеками
Сдобных булочек молочных,
Потолочных
Ангелочков.
Брови дугою,
Румянец до пуговок...» [1]

Пятый фрагмент Поэмы относится к главе «Отъезд»:

«...Ропщут слуги, ноют дети...
– К часу в сборе. Скоро – третий.
...
И опять – стопудовым жерновом
Половина – какого черного?
– В голубые пруды атласные –
Часа – царствованья – сплошь красного!
Настоящего Моря Красного!
От Ходынского Поля красного
До веселого и красивого
Алексея Кровоточивого
На последнюю каплю – щедрого!
Половина – давно ли первого? –
Осиянного и весеннего –
Часа – царствованья я – последнего
На Руси...
Не страшитесь: жив...
Обессилев – устав – изныв
Ждать, отчаявшись – на часы!
Спит Наследник всея Руси». [1]

Комментируя данный фрагмент, обратимся к дневнику Николая II, зафиксировавшего ночь отъезда из Царского Села (с 31 июля на 1 августа 1917 г.):

«31-го июля. Понедельник. Последний день нашего пребывания в Ц[арском] С[еле]. Погода стояла чудесная. Днем работали на том же месте, срубили три дерева и распилили вчерашние. После обеда ждали назначения часа отъезда, который все время откладывался... Стрелки из состава караула начали таскать наш багаж в круглую залу. Там же сидели Бенкендорфы, фрейлины, девушки и люди. Мы холили взад и вперед, ожидая подачи грузовиков. Секрет о нашем отъезде соблюдался до того, что моторы и поезд были заказаны после назначенного часа отъезда. Извод получился колоссальный! Алексею хотелось спать, — он то ложился, то вставал. Несколько раз происходила фальшивая тревога, надевали пальто, выхолили на балкон и снова возвращались в залы. Совсем рассвело. Выпили чаю, и, наконец, в 5 ¼ появился Керенский и сказал, что можно ехать. Сели в наши два мотора и поехали к Александровской станции. Вошли в поезд у переезда. Какая-то кавалерийская часть скакала за нами от самого парка. У поезда встретили И.Татишев и двое комиссаров от правительства для сопровождения пас до Тобольска. Красив был восход солнца, при котором мы тронулись в путь на Петроград и по соединительной ветке вышли на Северную железнодорожную линию. Покинули Ц[арское] С[ело] в 6.10 утра» (Цит. по [2]).

И шестой фрагмент – о Великих Княжнах (он совсем иного характера, о контекст его можно лишь догадываться):

«...Есть у меня для твоих Княжен
– Не виноват человек: рожден! –
Прадедов камень александрит, –
Ведь у меня и скала – родит!..» [2]

Каждая ремарка Цветаевой в черновике утраченной Поэмы говорит о том, что ни одна историческая персоналия, ни один эпизод, связанный с судьбой Царской Семьи, не был ею забыт. Вот три примера:

1. «NB! Найти Нагорного... Нагорный убит в Е[катеринбур]ге». – Речь идет о матросе, приставленном к больному наследнику (он же часто носил его на руках). Нагорный прибыл с семьей в Екатеринбург, и вместе со слугой великих княжон Иваном Седневым был расстрелян. Пьер Жильяр писал: «Всё их преступление заключалось в том, что они не сумели скрыть свое негодование, когда увидели, что большевистские комиссары снимают небольшую золотую цепочку, на которой висели образа над кроватью больного наследника» (Цит. по [2]).

2. «Покровское (Саша, где твой Гриша?)». – Увозимые из Тобольска комиссаром Александром Яковлевым, узники проезжали через село Покровское, родину Распутина.

3. «Екатеринбург (найти Авдеева)». – Авдеев, закоренелый пьяница, был комендантом Ипатьевского дома. Пьер Жильяр свидетельствует: «Авдеев...  отдавался своей грязной натуре и изощрялся вместе со своими подчиненными в ежедневном изобретении все новых унижений для лиц, которых он охранял... Понемногу охранявшие стали менять свое отношение к заключенным. Они были поражены их мягкостью и простотою, подкуплены их кротостью и смирением, подавлены их моральным достоинством. Незаметно они подчинялись тем, кого думали держать в своей власти. Пьяница Авдеев почувствовал себя безоружным перед таким величием души, он сознал свою низость. Чувство глубокого сострадания заменило в этих людях их первоначальную жестокость». 4 июля Авдеев был замещен комиссаром Юровским, под руководством и при участии которого и было совершено убийство Царской Семьи. (Цит. по [2]).

С января по апрель 1936 г., уже зная о неизбежности отъезда в СССР, Цветаева занимается последней правкой Поэмы. Силы придает «страх за рукописи»: «Что-то с ними будет? Половину – нельзя вести!..» [4; VI, 436]. К этой половине, без сомнения, относится и беловая рукопись «Поэмы о Царской Семье».

В марте 1936 г. Цветаева присутствует на двух докладах А.Ф.Керенского, объединенных темой: «Трагедия Царской семьи», в апреле читает его книгу «Опыт Керенского» [24], в которой «ничего нового» для себя не находит, но ей важен «общий (человеческий тон)» книги. Книга для нее – «вроде сводки» [11, 96]. Заметим, что Керенский, объяснял выбор места ссылки – Тобольск – тем, что там «не было железных дорог, по которым в 1917 году особенно быстро распространялась большевистская бацилла», поскольку «еще до захвата власти Ленин объявил, что минимум ста членам царского рода (что означало – всем) следует отрубить головы» [29, 27–28].

Осенью 1936 г. Поэма была прочитана Цветаевой в узком кругу друзей, на квартире Лебедевых . Сохранились воспоминания М.Слонима: «Поэма была длинная, с описаниями Екатеринбурга и Тобольска, напоминавшими отдельные места цветаевской “Сибири”... Почти все они показались мне очень яркими и смелыми. Чтение длилось больше часу, и после него все тотчас заговорили разом. Лебедев считал, что – вольно или невольно – вышло прославление царя. Марина Ивановна упрекала его в смешении разных плоскостей – политики и человечности. Я сказал, что некоторые главы взволновали меня, они прозвучали трагически и удались словесно...» [2, 173]. Тот, кто не знаком с текстом всей Поэмы и судит о ней лишь по фрагментам, может лишь засвидетельствовать, что они, как всякий цветаевский текст, блестяще выполняют роль, заложенную в них автором. Текст плотен и лишен балласта, ритмика и поэтический рисунок фрагментов полностью соответствует заданной «функции».

Когда те немногие, кто слышал Поэму, говорили, что «тема слишком жива», они имели основания для этого. Так, в эмиграции, ежегодно в день убиения Царской Семьи во всех русских храмах проходили панихиды и собрания памяти, действовал «Союз ревнителей памяти императора Николая II», кадетским корпусам и лицеям давали имена в честь царственных мучеников, в русских и французских учебных и академических заведениях читали лекции, посвященные истории России и Царской Семье.

В «Поэме о Царской Семье», которую должно рассматривать как «эпическую поэму», Цветаева зашифровала не только судьбу России на протяжении веков, но и историю своей семьи, и саму себя. В Поэме отражены темы, волновавшие автора на протяжении всей творческой биографии: Россия, «поколенье с сиренью и с Пасхой в Кремле», семья, круговая поруке добра.
Благодаря работе над Поэмой, восстанавливалась связь времен. Цветаева изучала историю России по книгам своего деде – «дедушки Иловайского» , который мечтал довести ее до наших дней. Причем, не засушенную историю, а «в живых лицах». Продолжателем этой традиции стала Цветаева. Вот что пишет известный цветаевед Виктория Швейцер:

«Собирая материалы о последнем царствовании, о “молодой Государыне”, могла ли Цветаева не вспомнить свою единственную встречу с Царской Семьей во время открытии Музея? Так потянулась цепочка воспоминаний о Музее и об отце, создавшем его...» [3, 387]. Цепочку продолжают эссе «Дом у Старого Пимена» (1933 г.) и «Открытие Музея» (1933 г.) В.Швейцер подчеркивает, что при публикации указанных эссе в советских изданиях было купировано около трети текста, в которой фигурировала Царская Семья, отчего проследить связь их с «Поэмой о Царской Семье» невозможно [3, 524].

Дискуссии о природе творчества Цветаевой и о его месте в православной литературе продолжается. Но многие – священники и миряне – молятся о спасение души великого поэта, а не вторят анафеме. Цветаева идеализировала действительность, ее упрекали в «мифотворчестве». Но что такое миф, легенда? Это суть явления – то, что остается, когда умирают детали (так, поэт любил книгу «Легенды о Христе» Сельмы Лагерлёф и читал ее своей дочери). О роли того же «мифа», мистического по силе воздействия на душу человека, повествует в своей книге «Царствование Императора Николая II» С.С.Ольденбург:

«...Началось разложение народа, поддавшегося низшим страстям – с неудержимой быстротой Россия понеслась к гибели. Самодержавие являлось тем мистическим началом, которое удерживало силы зла; теперь же ничто не препятствовало вступлению в мир антихристианской стихии...» Ольденбург продолжает: «Николай II был не просто прекрасным человеком и добрым христианином – он был Божиим помазанником. При его восшествии на престол над ним было совершено таинство помазания, после которого Николай стал священной особой. Поэтому убийство Государя и его семьи – страшное святотатство, навлекшее Божий гнев на Россию и имевшее для ее судьбы роковые последствия». «Поэму о Царской Семье» М.Цветаевой можно рассматривать как личное покаяние поэта за преступление, совершенное в горячо любимой ею, но, увы, еще не покаявшейся, России.

«Поэт – эмигрант Царства Небесного», – говорила Цветаева. Таким образом, присваивая себе статус Архангела, сошедшего к людям. Звание поэта она несла как «данное ей Богом». «Иовом в юбки» назвал ее Иосиф Бродский. Цветаева проводит параллель между стихами и молитвой (начало – в Слове). Интересны ее мысли о святости искусства, и о современности (эссе «Искусство при свете совести»):

«Святость есть состояние, обратное греху. Греха современность не знает. Понятие греха современность замещает понятием вред. Стало быть, о святости искусства у атеиста речи быть не может. Он будет говорить о пользе искусства, либо о красоте искусства... Речь моя обращена исключительно к тем, для кого – Бог – грех – святость – есть». [4; V, 346].

И в заключение вспомним мысль Цветаевой:
«Иногда прадед с правнуком говорят по прямому проводу» [6, II, 419].

Экстраполируя эту идею на пространство и время, можно утверждать, что с той комнатой в Епатьевском доме мы соединены «прямым проводом» – «Поэмой о Царской Семье». Пробираясь через трагедию, заложенную каторжным трудом поэта в материю стиха (да поможет Господь воскресить из небытия утраченную Поэму!), мы придем к руднику Четырех Братьев – «там жгли». Поэт верил:

«В один прекрасный день жестокость изживет себя в своей слепой ярости, человечество почерпнет из воспоминаний о страданиях этих людей ту силу, которая даст ему надежду на нравственное возрождение» [12; 216].


Примечания
1.    Цветаева М. Стихотворения и поэмы / Сост., подгот. текста, примеч. Е.Б.Коркиной. – Л.: Совет. писатель, 1990.
2.    Коркина Е. Поэма о Царской Семье – Wien, 1992 (Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 32). С. 171–200.
3.    Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. – М.: СП Интерпринт, 1992.
4.    Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. / Сост., подгот. текста, коммент. А.Саакянц и Л.Мнухина М.: Эллис Лак, 1994–1995.
5.    Саакянц А.А. Марина Цветаева: Жизнь и творчество. М.: Эллис Лак, 1997.
6.    Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б.Коркиной и М.Г.Крутиковой. М.: Эллис Лак, 2000.
7.    Марина Цветаева в воспоминаниях современников: В 3 кн. / Сост. Л.А.Мнухин и Л.М.Турчинский – М.: Аграф, 2002.
8.    Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. / Сост. Л.А.Мнухин – М.: Аграф, 2003.
9.    Марина Цветаева. Николай Гронский. «Несколько ударов сердца»: Письма 1928–1933 годов / Изд. подг. Ю.И.Бродовской и Е.Б.Коркиной – М.: «Вагриус», 2003.
10.    Марина Цветаева. Борис Пастернак. «Души начинают видеть»: Письмо 1922–1936 / Изд. подг. Е.Б.Коркиной и И.Д.Шевеленко – М.: «Вагриус», 2004.
11.    Марина Цветаева, Вадим Руднев. «Надеюсь – сговоримся легко» / Изд. подг. Л.А.Мнухиным – М.: Вагриус, 2005.
12.    Пьер Жильяр. «Император Николай II и его семья» — Вена: «Русь». 1921. Цит. по: Жильяр Пьер. При дворе Николая II: Воспоминания наставника цесаревича Алексея – М.: 2006.
13.    Степанов И.В. Милосердия двери: Лазарет Ее Величества // Возрождение, 1957, №67, июль, с. 46–64.
14.    Соколов Н.А. Убийство Царской семьи – Берлин: 1925.
15.    Булыгин П.П. Убийство Романовых: Достоверный отчет – Лондон, 1935 (на англ. яз.) Цит. по: Булыгин П.П. Убийство Романовых – М.: Академия. 2000.
16.    Письма Императрицы Александры Федоровны. В 2 т. – Берлин: Слово, 1924.
17.    Впервые: Воля России, 1931, №3-4, с. 241-246. См. Приложение.
18.    Городецкая Н. В гостях у М.И.Цветаевой // Возрождение, 1931, №2104, 7 марта, с. 4.
19.    Цит. по книге: Шенталинский В. Рабы свободы. М.: Фомика-С, 2001, с. 345.
20.    Впервые: Цветаева М. Лебединый стан: Стихи 1917–1920 гг. / Приготовил к печати Г.П.Струве; вступ. статья Ю.П.Иваска – Мюнхен: 1957; Цветаева М. Перекоп // Воздушные пути, Н.Й., 1967, №5.
21.    Унтервальд А. Вечер Марины Цветаевой // Молодое слово – София, 1932, №5, 1 января, с. 3.
22.    Панкратов В.С. С царем в Тобольске – Былое, 1924, кн. 25, 26.
23.    Дневник Николая Романова (1916–1918) – Красный архив, 1926–1927.
24.    Kerenski A. L’expérience Kerenski – Paris, “Payot”, 1936.
25.    Цветаева М. Письма к А.Тесковой. – Прага: Academia, 1969.
26.    Переписка Николая и Александры Романовых (1914-1917), в 3-х тт. – М.–Л., ГИЗ, 1923-1927.
27.    Мельник-Боткина Татьяна. Воспоминания о Царской семье – Белград, 1921. Цит. по: Мельник-Боткина Т. Воспоминания о Царской семье – М.: Захаров. 2004.
28.    Переписка Николая II с Марией Федоровной (1905–1906) – Красный архив, 1927, т. 3.
29.    Бент Енсен. Среди цареубийц: Вдовствующая императрица, семья последнего русского царя и Запад / Пер. с датского Татьяны Войтюк– М.: Русский путь. 2001.
30.    Танеева (Вырубова) А.А. Страницы моей жизни. – Изд-во О.Дьяковой, б.г.


Вариант статьи опубликован:
© Невзорова И.М. К истории создания и забвения «Поэмы о Царской Семье» М.Цветаевой // Творчество М.И.Цветаевой в контексте европейской и русской литературной традиции – Елабуга: 2006. С. 19–28.

Федоренко Марина Николаевна,

 (Феодосия, Украина)

 

Военная страница жизни Георгия Эфрона                        

«Мальчиков нужно баловать, –  им может быть на войну придется», – писала Марина Цветаева, когда ее сыну Георгию еще не исполнилось и двух месяцев [1; 353].Уже тогда она предчувствовала трагическую судьбу сына. Георгию Эфрону было суждено прожить яркую, но  непродолжительную жизнь: родиться в Чехии, вырасти во Франции, в 14 лет (в 1939 году) впервые приехать в Советский Союз. А в 19 лет погибнуть на фронте в Белоруссии.

О военной службе красноар­мейца Георгия Эфрона извест­но крайне мало. После смерти матери Мур (домашнее прозвище Эфрона) был ужасно одинок  и заброшен, но держался за жизнь из последних сил. Проведя некоторое время в Чистопольском интернате для писательских детей, он отправился в Москву, а оттуда в Ташкент. В Ташкенте Георгий закончил 10 классов школы. В октябре 1943 года благодаря поддержке Алексея Николаевича Толстого возвратился в Москву.

А уже 26 ноября 1943 года Георгий был зачислен на факультет прозы Литературного института. Проучился он в Литературном институте чуть более трех месяцев. Но брони Литературный институт не давал, и в феврале 1944года его призвали в армию. Три с половиной месяца он постигал военную науку в 84 запасном стрелковом полку в подмосковном Алабине. Последнее письмо Эфрона родным датируется 4 июля 1944 года. В нем он писал: «Дорогие Лиля и Зина! Довольно давно Вам не писал; это объясняется тем, что в последнее время мы только и делаем, что движемся, движемся, движемся, почти безостановочно идем на запад: за два дня прошли свыше 130 км (пешком)! Теперь вот уже некоторое время,  как я веду жизнь простого солдата, разделяя все ее тяготы и трудности. История повторяется: и Ж.Ромэн, и Дюамель и Селин тоже были простыми солдатами, и это меня подбодряет!» [2; 195]. С тех пор никаких сведений  о нем родные не получали. Позже и сестра Георгия Ариадна Эфрон, и его тетя Анастасия Цветаева отправляли запросы в Наркомат обороны. Однако ответ гласил, что Г.С. Эфрон не числится ни в списках раненых, ни в списках убитых, ни в списках пропавших без вести.

Только в 1973 году судьбой Георгия заинтересовался военный корреспондент, летчик Станислав Грибанов. В целях сбора сведений о боевом пути и обстоятельствах гибели Георгия СергеевичаЭфрона  Грибанов вел переписку сАрхивом Министерства обороны СССР, Военно-Медицинским музеем, бывшими солдатами и командирами 437 стрелкового полка, работниками медсанбатов и другими. В результате этого поиска Грибановым было установлено, что 27 мая 1944 года Георгий Эфрон был зачислен в состав 7 стрелковой роты 3 стрелкового батальона 437 стрелкового полка 154 стрелковой дивизии, которая входила в состав 6-й армии I Прибалтийского фронта. В книге учета полка ему удалось обнаружить запись: «Красноармеец Георгий Эф­рон убыл в медсанбат по ра­нению 7.7.1944 г.».

На этом след Георгия Эфрона исчез навсегда. Больше его следов в архивах не находили.

Этот поиск нашел отражение в статье Грибанова «Строка Цветаевой», вышедшей в 1975 году в белорусском журнале «Неман» № 8 [3; 113-119]. Анастасия Цветаева высоко отозвалась об этой работе: «…В 1975 году в № 8 журнала «Неман» появилась статья подполковника С.В. Грибанова, проделавшего большую работу по следам Георгия Эфрона. Она называется «Строка Цветаевой»… Подполковник, военный корреспондент, любитель творчества Цветаевой, С.В. Грибанов поднял все сохранившиеся с тех лет документы, пересмотрев огромное количество бумаг, по многу месяцев сидел в военных архивах, нашел людей, в боях знавших Мура. Их отзыв: «В бою –  бесстрашен»… В архиве ЦГАЛИ сестра Мура Аля оставила десятки документов и писем этого многотрудного поиска С.Грибанова» [4; 708-709].

Чуть позже Грибанов свои сведения о Георгии Эфроне передал Витебскому областному военкомату, а затем Браславскому районному военкомату.

Станислав Грибанов также направил зап­рос и в Друйский (ныне Друевский) сельский Совет. На его территории действительно была могила неизвестного солдата, погиб­шего в тот же день, что и Эф­рон. Об этом и сообщили за­явителю. Станислав Викентьевич хорошо понимал, что нет никаких оснований  считать это захоронение могилой сына Цветаевой. И, завер­шая свой материал о Георгии Эфроне  в августовском номе­ре журнала «Неман» за 1975 год,  писал: «Деревня Друй­ка… Это ведь там в после­днюю атаку поднялся Геор­гий! Умер солдат от ран, по­ставили ему санитары вре­менный фанерный треуголь­ник со звездой – и ушел полк на запад. Имя дожди размы­ли, ветер выветрил. А могилу люди сохранили. Может статься, что и не Георгий в ней –  другой солдат»  [5; 119].

Однако через три года, в 1978 году, из Браслава пришла информация, что место захоронения Георгия Эфрона подтвердилось. И была получена справка от районного военкома, помеченная 13 февраля 1978 года,  в которой было написано: «Уважаемый тов. Грибанов С., по Вашей просьбе высылаю фотографии памятника, установленного на месте захоронения советских воинов и в их числе Г.Эфрона. Имена остальных воинов нам неизвестны» [6; 709].

«Кто захоронен с ним вместе? – писала Анастасия Цветаева в своих «Воспоминаниях». – Может быть, мы еще узнаем эти имена…» [7; 710].

Сейчас эти имена стали известны. Согласно паспорту воинского захоронения  в деревне Струневщина Браславского района действительно находится  братская могила [8].В ней, кроме предполагаемого рядового Георгия Эфрона похоронены еще два солдата, стрелок Бондаренко Степан Емельянович, 1915 года рождения и стрелок Чуклов Порфирий Петрович, 1909 года рождения.  Однако в  паспорте сделана ошибка – вместо Чуклова написано Чулков и указана неверная дата смерти. Согласно информации из донесения о безвозвратных потерях красноармеец Чуклов Порфирий Петрович, 1909 года рождения, был убит 11 июля 1944 года.  Захоронен в деревне Струневщина [9]. А красноармеец Бондаренко Степан Емельянович, 1915 года рождения, был убит 12 июля 1944 года. Захоронен там же  [10].Их имена не указаны на обелиске. Однако вызывает сомнения, что именно в Струневщине похоронен Георгий Эфрон.

Попытаемся восстановить хронологию событий.

6 июля 1944 года  с боями 154-я стрелковая дивизия вошла на  территорию Браславского района.  Двигалась она широким фронтом – от Друи до Слободки. 437-й полк занимал позиции около деревень Коковщина, Бернатовщина на берегу реки Друйки. Противник закрепился на высоте около д. Друйка. Это было самое начало освобождения Браславщины. С рассветом начался бой. Одним из бойцов, которые поднялись в атаку, был Эфрон. Георгий был ранен и отбыл в 183-й  медсанбат по ранению.  «Я хорошо помню этот бой, – вспоминал бывший командир oдного из взводов 7-й роты младший лейтенант Александр Храмцевич. – Оборона наша перед наступлением находилась в редком кустарнике, и когда мы пошли в атаку после артподготовки, то думали, что легко возьмем деревню. Но надежды наши не оправдались. Немцы с высотки встретили нас плотным пулеметным и автоматным огнем. Мы залегли – кто, где мог: в воронках от снарядов, в любом углублении. Два раза опять поднимались в атаку – и снова залегали, пробежав несколько метров вперед…  Третья атака нам удалась с помощью соседей. Так была взята деревня Друйка. Раненых  отправили в 183-й медсанбат» [11;119].

2 и 8  июля  1944 года 183-й медсанбат размещался у д. Шнурки, 9 июля – у д. Каженики Миорского района. Это в 7-8  км от передовой. Однако имя Георгия в документах медсанбата не значится. Что могло случиться, почему Эфрон не попал в медсанбат?

Существует три версии относительно обстоятельств гибели и захоронения  Георгия Эфрона.

Первая версия принадлежит местному жителю Абрамовичу Ивану Никодимовичу, бывшему свидетелем того страшного дня.  На момент гибели Эфрона ему было 14 лет. Спустя годы Иван Никодимович вспоминал, что их семья жила в метрах 300 от кладбища. 7 июля, как только начался бой, они прятались неподалеку от дома, в самодельном убежи­ще. Но это не спасло: то ли от шальной пули, то ли от оскол­ка снаряда или бомбы погиб брат Ивана. Когда наступило затишье, соседи пошли рыть могилу. На месте ели, которая стояла у входа на кладбище, увидели воронку, а неподалеку от нее – разбросанные останки солдата, который как выяснилось позднее, занимался, сидя на дереве, корректировкой огня артиллерийских батарей. Останки собрали в воронку, присыпали землей. Так возникла могила неизвестного солдата [12; 8].

 Однако мог ли быть этим корректировщиком Георгий Эфрон?

Скорее всего, нет. Есть подробная запись: выбыл в 183-й медсанбат. Возможно, что в могиле похоронен совсем другой человек. Тем более что на месте гибели бойца не было никаких документов.

Вторая версия принадлежит директору Браславского музейного объединения Александру Пантелейко. Работая в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске, ему удалось обнаружить интересный документ, в котором  указано, что в 437 полку 8 человек пропали без вести. Их нет среди погибших. В книге «Память. Браславский район» он высказал следующее предположение:

«Дело в том, что не все из написанного ранее отвечает действительности. Во время сбора материала для книги «Память» мне удалось глубже проникнуть в обстоятельства последних военных дней Георгия Эфрона,- рассказывает Александр Товьевич.- Относительно того, что могло случиться по дороге в медсанбат, можно выразить лишь предположения. Обоз с ранеными могли разбомбить в пути и т.д. На основании архивных документов было установлено, что в 437 полку 8 человек пропали без вести. Почему бы  и нам не задать вопрос:  может Эфрон в  числе этих восьми?» [13, 416]

Третья версия основана на документе, найденном мною на сайте ОБД «Мемориал». Документ – это именной список воинов, захороненных в братской могиле г. Браслава Браславского района Витебской области [14].  

Из разных мест Белоруссии в братскую могилу было перезахоронено 432 бойца (из них известных – 383).

Среди прочих значится имя Георгия Сергеевича Эфрона и указано место первого захоронения – деревня Струневщина. Год рождения и дата смерти  не указана. Документ подписан браславским военным комиссаром подполковником  Ивановским и председателем Браславского районного Совета народных депутатов Плиско. К сожалению, дата не просматривается. И на  монументе в Браславе имя Георгия Эфрона не значится.

Подведя итоги, можно сказать одно, что рядовой Георгий Эфрон пошел в свой последний бой возле деревни Друйка, был ранен и  отправлен в медсанбат. Что случилось с ним далее – неизвестно. Относительно его могилы, то она действительно существовала в деревне Друйка, но всего два дня. Согласно данным сайта ОБД  Мемориал, 9 июля 1944 года состоялось перезахоронение в братскую могилу в Браслав. А память о Георгии Эфроне до сих пор живет в деревне. Доказательством этому служит большой обелиск с высеченными словами:  «Эфрон  Георгий  Сергеевич, погиб в июле 1944 года».

Источники и литература

1. Цветаева М. И. Неизданное. Сводные тетради / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б.Коркиной и И.Д. Шевеленко. –  М.: Эллис Лак,  1997.  – 640 с.

2. Эфрон Г.С. Письма. 2-е изд. / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б. Коркиной. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, Королев: Музей М.И. Цветаевой в Болшеве, 2002. – 240 с.

3. Грибанов  С. В.  Строка Цветаевой  // Неман. – 1975. –  № 8. – С. 113–119.

4. Цветаева А.И. Воспоминания:  В 2 т. – Т. 2. – 1911-1922 годы / Подгот. текста, предисл. и примеч.  Ст.А. Айдиняна. –  М.: Бослен, 2008. –  800 с.

5. Грибанов С.В. Указ. соч. – С. 119.

6. Цветаева А.И. Указ. соч. – С. 709.

7. Цветаева А.И. Указ. соч. – С. 710.

8. Паспорт воинского захоронения  в д. Струневщина Браславского района  Витебской обл. Республики Беларусь № 2199 от 14 января 2005 г.  

9. Объединенная База Данных «Мемориал» //Эл. ресурс: http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=55520062

10. Объединенная База Данных «Мемориал» //Эл. ресурс: http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=55520109

11. Грибанов С.В. Указ. соч. – С. 119.

12. Подлипский А. М. Могила сына Марины Цветаевой //  Народнае слова.  –  2006. –  № 50-51. – С. 8. 

13. Пантелейко А. Т. Точка не поставлена // Память: Ист. докум. хроника Браславского района. – Мн.: Палиграфоформление, 1998. –  С.415-416.

14. Объединенная База Данных «Мемориал» //Эл. ресурс: http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=261709466

Доклад был прочитан  на ХVI  Волошинских  Чтениях  в 2011 году. Опубликован в Сборнике XVI Волошинских Чтений Международной научно-практической конференции «Совопросник века сего…» в 2013 г.

Галина Данильева,

Москва

 

Анастасии Ивановне Цветаевой

 

1

 

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА – КАСАНИЕ

 

В Вашем Доме – глаза Марины,

Не иконы глаза – живой,

В Вашем Доме – года-годины,

Как осины листы – с тоской.

 

В Вашем Доме – не одинокость –

Одиночество с прописной,

Та единая ясноокость,

Что рогожу зовёт парчой.

 

В Вашем Доме, как в Храме Божьем, –

Пресветлейшие образа

И слова, сбросив смысл расхожий,

Будто свет, что из глаз – в глаза…

 

В Вашем Доме встать на колени

И рук целовать нельзя –

На коленях пред Вами – тени –

И любимые, и друзья.

 

18-26 ноября 1992

 

 

 

А.И. в миг поцелуя руки женщиной сразу же отвечала тем же: «Только мужчинам разрешаю, им Бог велел…»

2

 

ХРАНИ ВАС БОГ

 

– Храни вас Бог! – И крестит на дорогу

Рукою невесомою, как сон.

– Храни вас Бог! Вам только Он в подмогу,

И только Он ваш не пропустит стон.

 

«Храни вас Бог!» – Прикосновенье века;

Земных чудес щедрейшее – «Возьми!»

Храни вас Бог! Отныне и до века

И даже там, где краешек земли.

 

– Храни вас Бог! – И крестит на прощанье…

И мочи нет порог перешагнуть.

«Храни вас Бог!» – Шепчу как заклинанье.

Не дай мне Бог с дороги к вам свернуть.

 

10 декабря 1992

 

 

3

 

Последней Цветаевой душу святую

Молю сохранить!

Пред Ликом участья лампаду немую

Прошу говорить!

 

Ах, сколько по свету, молящих о здравии,

Вам служат легко!

День завтрашний ждёт, будто книга заглавия, –

В нём с Вами светло!

 

Не сыщешь замены, не сможешь забыться –

Без Вас – пустота!

Пожалуйста, будьте, молю Вас продлиться

Во Имя Христа!

 

21 апреля 1993

 

 

4

 

5 СЕНТЯБРЯ 1993 Г.

УХОД АНАСТАСИИ ИВАНОВНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

 

Завесьте зеркало – тень смерти безобразна –

Жилище духа рядится в покой.

Обноски – прочь… Свободна и нежно-прекрасна

Душа, как в юности завековой.

 

Завесьте зеркало – в него глядят портреты

Тех, кто живей забытых из живых.

В театре смерти есть бессмертные сюжеты –

Прощанье и прощенье зол земных.

 

Завесьте зеркало – бессилье отраженья –

Здесь на земле к сестре пришла сестра…

Пророчит тишина созвездия рожденье –

Её лампады и Её костра.

 

5 сентября 1993

 

 

5

 

ДОМУ А.И. ЦВЕТАЕВОЙ,

КОТОРЫЙ ЖИВЁТ С НЕЙ И БЕЗ  НЕЁ

 

Шаг неспешный и молитва

В доме больше не звучат…

Книг неписаных палитра –

Взгляды правнуков, внучат…

 

Взгляды… Тех, кого любила,

Чтила, как пила вино,

И служила, и просила:

– Будем вечно заодно!

 

На портретах – только блики –

Слов бессмертная вода,

В жизни не были двулики –

Суд до Страшного Суда!

 

Тихо. Горестно. Разлука.

Сон из сна в дневной тиши…

Время праздного досуга,

Где – ристалище души?

 

Телефон молчит… Простужен?

Цифры сбились в кавардак –

Он без дела и не недужен –

Окликает кое-как…

 

Голубей промокших стайка

Вальса ждёт до темноты –

Где волшебная хозяйка

Полнозвучной немоты?

 

Пусто. Ветрено. Разлука.

Лампа не пророчит круг…

Расставания наука

Не для душ, а лишь для рук…

 

Но… разбужен и остужен –

Снова в Доме сквозняки!

Милый Дом, как раньше нужен,

Словно устье для реки.

 

 

Света Дом, ты сам – начало –

Рождество и без тебя?

Здесь Цветаева венчала

Всех не верящих в себя.

 

Здесь – руки благословенье,

Слух и взгляд, и свет души,

И Служанкой – Проведенье:

– Белый лист даю – пиши…

 

У порога – ночь и вьюга,

Но звезде окно забыть?

Нет и не было досуга -
Время помнить и любить!

 

16-27 декабря 1993

 

 

Последний земной адрес А.И. Цветаевой – ул. Большая Спасская д.8, кв.58, где Анастасия Ивановна жила с 1979 по 1993 г.

 

 

6

 

РАЗДУМЬЕ

на полугодие со дня ухода

Анастасии Ивановны Цветаевой

 

Не верю – прожли полгода?

И год поменял календарь?..

Нежнейшая бродит погода

И в прошлое – прошлым – январь.

 

Не верю – окно не погасло,

И дождь насылает рояль…

Я знаю: неверье опасно,

И нынче – разлучный февраль.

 

И всё же – не верю, не верю:

Беспамятства не было мглы –

Февраль завещает апрелю

Разлуку окликнуть на «вы»!

 

И всё же – случаются даты,

И даже – сбываются сны…

Пожалуй, мы в том виноваты,

Что поздно для Вас рождены,

 

Что мы опоздали с дареньем –

С любовью, с корзиною роз,

С изысканным стихотвореньем

На пройденный апофеоз,

 

Что дней отлетела тревога,

А ночи – взял холод луны…

Что мы опоздали с подмогой

И даже – с сознанием вины.

 

27/28 февраля 1994

 

 

7

 

К ГОДОВЩИНЕ УХОДА

ПОСЛЕДНЕЙ ЦВЕТАЕВОЙ

 

…И год упал, как свадебное платье,

И обнажил разлуки наготу…

Согбенный век жжёт свечи у распятья

И хризантемой машет в пустоту.

 

И год упал, как падают деревья –

Без вопрошанья поднятых бровей:

Пример молчанья без повиновенья

Колючей проволоке лагерей.

 

И год упал, как сброшенная кожа,

Как в дом пустой – безумно-лунный свет…

Пожалуйста, остановись, прохожий:

Сестёр Цветаевых на свете нет.

 

6/7 августа 1994

Ольденбург, Германия

 

 

 

8

 

ДЕНЬ АНГЕЛА АНАСТАСИИ

В ДОМЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

4 января 1999 года, Борисоглебский, 6

 

…И Лунная соната –

в Анастасии день,

и в Доме, как когда-то, –

январь… Жасмин? Сирень?

Сквозь ёлки запах колкий –

разлуки аромат.

И переулок скользкий –

Арбат – горбат – рабат…

И коркой мандаринной

пропахшее крыльцо,

и с именем Марины

венчальное кольцо,

и зеркала мерцанье,

и лестницы виток…

Молчанье. Окликанье.

Оброненный цветок.

И Лунная соната,

и горечь от потерь,

и в Рождество –

крылато

распахнутая

дверь.

 

4 января 1999

 

 

9

 

К ДЕСЯТОЙ ГОДОВЩИНЕ

УХОДА А.И. ЦВЕТАЕВОЙ

 

Десять лет, что зим короче,

встали в ряд, глядели в очи,

говорили невпопад:

«Дом на Спасской… Пасха… Сад».

 

Десять лет. Война всё та же –

на палитре кровь и сажа.

Ангел в небо улетел –

хоть и белый, поседел.

 

Десть лет Вас не хватало.

Было горько, горше стало…

Жизнь – разлучная верста

от ладоней до креста.

 

Десять осеней дождливых,

десять вёсен в меру лживых…

Десять лет… А Вы всё та же –

и бессмертная, и наша.

 

5/6, 9 сентября 2003

 

 

В ДЕНЬ ДЕСЯТИ ВЕЧНОСТЕЙ – 80-ЛЕТИЯ

ГЛЕБА КАЗИМИРОВИЧА ВАСИЛЬЕВА,

НАЗВАНОГО СЫНА АНАСТАСИИ ЦВЕТАЕВОЙ

 

Всё сходится, и промысел во всём –

Сей переулок имя Глеба носит,

И десять раз мы вечным назовём

Ваш юбилей, и оды сердце просит.

 

Всё сходится. И Польшей замкнут круг:

Сын Казимира – сын Анастасии,

Любви высокой праведный недуг,

Любви сыновней рыцарь и мессия.

 

Во всём – лишь промысел. Галина, Глеб,

А вместе – вы навечно слитно: Глебы.

И что бы ни было, вам слово – хлеб,

А книги ваши вслед идущим – хлебы.

 

Красивы вы. Марина знала толк –

Породу, как природу, величала.

Мы любим вас. Вас петь – и честь, и долг…

Но смелости чуть-чуть недоставало.

 

Всё промысел, а может быть, судьба.

На что-то жизни вечно не хватает,

И лагерей не-медная труба

Вам и во сне всё Вагнера играет.

 

Что прожито, того не потерять.

Как ни пиши (по-русски, на иврите):

Храни Вас Бог! Ну, как не повторять

Три этих слова – и одно:

                                          Живите!

 

1 апреля 2003

 

 

 

8 в числовом отношении – следующая, высшая ступень после 7, поэтому оно надмирное число – число вечности, равно как Божественное 9 – следующая ступень после 8, ибо Бог превосходит и вечность.  (См.: Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси.)

 

Галина Яковлевна Никитина – жена Г.К. Васильева. В кругу друзей А.И. Цветаевой Галину Яковлевну и Глеба Казимировича называли «Глебами».

 

 

НА УХОД ГЛЕБА КАЗИМИРОВИЧА ВАСИЛЬЕВА…

И ВСЁ-ТАКИ – ГЛЕБАМ:

ГЛЕБУ КАЗИМИРОВИЧУ И ГАЛИНЕ ЯКОВЛЕВНЕ

 

В восемь лет хоронила папу.

– Как же в землю, когда живые?

Ель-монашка зелёной лапой

заслоняла слова чужие…

В восемь лет говорить не смела –

лишь просила проститься дважды:

горячо целовала, смело

лоб холодный в венце бумажном.

А теперь говорю:

                               – Навеки.

До разгадки последней тайны, –

и, целуя свой крест нательный, –

да не будет судьбы случайной.

Всё, что было, пребудет с нами:

каждый взгляд и улыбка, слово –

не с портрета в печальной раме,

а из сердца, что ждать готово.

Да не будет и там невстречи,

за чертой последней разлуки,

и найдут продрогшие плечи

вашей Гали родные руки…

В восемь лет, в миновавшем веке,

как теперь, я прощалась дважды.

Как тогда, не могу поверить –

насовсем, навсегда? Однажды?

 

25 апреля – 7 мая 2009

 

 

ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ТАРАСОВА

 

Время расставаться, дорогой…

И твоим уходом воздух тронут.

Где-то там, за синею горой,

Наши бригантины тихо тонут.

 

Боже мой, какая канитель –

Быт расстроен, как большая скрипка.

Осенью опутана метель,

И зима – как белая улитка.

 

И Ассоль продрогла на ветру,

Алость побурела – соль и плесень.

Паруса все белые в пургу –

Мы узнали это не из песен.

 

Время расставаться, дорогой…

На прощанье поцелуй ресницы.

Где-то там, за синею горой,

Девочка живёт, зовут Синицей.

29 ноября, 2 декабря 1999

(В.И. Тарасов – многолетний друг А.И. Цветаевой.)

Воспоминания о Шварцвальде (Аси)
(Борис Мансуров)

Волшебный, сказочный Шварцвальд,
Где и в апрель лежат снега,
Где пряным запахом трава
Явит другие берега...
Пленяет «Ангела» уют,
Где мама с папой – рай земной –
Утрами рядом кофе пьют...
Марина с радостной сестрой,
Как бабочки, в цветах снуют.
Друзья из ближних деревень
Гоняют в салочки с Марусей.
И Асе дотемна не лень
Веночки прясть – как там, в Тарусе.
Вечор – прогулки вчетвером.
Герр Майер строит – стук и скрипы.
Мы, взявшись за руки, кольцом
Всё ж не обнимем древней липы.
Хозяйский ужин при свечах.
Я к маме льну, а Муся – к папе.
Но помню только страсть в речах -
«Наполеон был верен шпаге...»
Века пройдут, запомню – малость:
Как папу ждали и зарю.
Одна мечта – чтоб всё осталось...
И в сердце «Ангела» храню.

Из переписки с Анастасией Ивановной Цветаевой

Здравствуйте, дорогая, уважаемая Анастасия Ивановна!

Как Вы уже, наверное, знаете, а может быть, ещё и нет, я написал Вам через тётю Марусю и её знакомых, Лену и Бориса Кукловых, письмо, вернее, и Вам, и им. Но моя мама его ещё не отправила, и поэтому я неправильно написал: конечно, Вы никак не могли его получить, ибо мама его ещё не отправляла. Простите за ошибку: я просто не подумал об этом. Анастасия Ивановна, милая, я Вас как будто не знаю, никогда не видел, но, прочитав до конца Ваши "Воспоминания", мне кажется, что я Вас знаю уже давно, что Вы - о, как бы я этого хотел! - моя бабушка, которая умерла, парализованная, в 1976 году в возрасте 64-лет и которую я даже не успел в последний раз увидеть и обнять. Я люблю Вас, Анастасия Ивановна, я хочу, нет, - мечтаю - Вас увидеть, но как это практически реализовать, - не знаю. Я очень хочу опубликоваться, выпустить свою книгу стихов и когда-то выступить перед аудиторией с их чтением. И, когда уже у меня выйдет книга, приехать к Вам в Москву, только если Вы этого хотите, подарить её Вам с дарственным автографом; в этой книге будет много стихотворений, посвящённых Вашей сестре, Марине Ивановне. Если Вам эти стихи принесут радость и, может быть, счастье, для меня, как поэта, высшей награды не будет. Я полюбил поэзию Марины Цветаевой на всю жизнь и эту любовь к ней я сохраню даже когда меня уже не будет. Поэзия Цветаевой поражает своей неутолимой любовью к жизни, к людям, к миру. Она возвышает человека и затрагивает в нём всё доброе, честное, чистое. Её поэзия помогает лично мне жить, бороться со всем злым и пошлым в жизни, верить, как верила сама Марина Ивановна, в доброе начало всех людей и до самозабвения отдавать им своё сердце. Но и это удел, судьба Поэта, ибо он хочет добра на земле, счастья для всех людей в мире и, если люди страдают, долг поэта разделить, взять себе их боль.

Aнастасия Ивановна, читая Вашу книгу, я узнал, что Вы в юности не верили в Бога; я не знаю, верите ли Вы сейчас, но если нет, я попробую ответить на Ваш вопрос о существовании Бога. Вы пишете о трагической смерти Ваших любимых - мужа Маврикия Александровича и сына Алешеньки. (Я не имею намерения умышленно их именами возбудить у Вас боль). Я хочу помочь Вам понять, что, если Вы не хотите, Вы не должны верить в Бога, но тогда, без веры в Него, Вы не поймёте, почему умерли Вам близкие люди.

Я родился в Советском Союзе, от меня, когда мне было семь лет, ушёл отец; меня били в школе за то, что я был слабым и евреем. Я за свои 28 лет очень много выстрадал в жизни, я видел хамство, наглость, подлость, ненависть. Я мало видел любви, я мало чувствовал, что меня любят, я тяжело заболел нервно-психическим заболеванием, от которого лечусь до сих пор. Если бы у меня было радужное детство, и я бы не заболел, то, может быть, тогда я не страдал, у меня бы была "нормальная" жизнь, и я бы не знал, что такое горе. Но знаете, Aнастасия Ивановна, я счастлив, что видел страдания, что познал жизнь так глубоко, так просто, так прекрасно, что иного счастья, иной радости сопричастия с Бытием, c мирозданием, c Богом я себе не представляю, не мыслю! Когда мне было, становилось очень плохо, столь плохо, что я хотел покончить с собой, я тоже не верил, что Бог существует, как и Вы, я просил Бога, чёрта, что-то, чего я не видел, о чём я не знал, помочь мне, потому что мне помочь уже никто не мог, не мог и я. Я просил Бога помочь мне не страдать, не чувствовать душевную боль, не кричать в психиатрических больницах. Я ненавидел, проклинал, обзывал Бога за то, что не чувствовал Его помощи. Так продолжалось много дней и ночей. Однажды, когда я уже больше не мог кричать, в окно больницы блеснуло солнце, небо стало синим-синим, как-то, каким-то непонятным образом я почувствовал себя лучше, кричать не хотелось, хотелось жить, идти туда, где солнце, где мамa, где меня ждёт красивая девушка, c которой у меня будет ребёнок. Это состояние продолжалось недолго, вскоре снова наступила депрессия, я просил Бога помочь мне и Бог помогал. Это, может быть, был и не Бог, но это что-то мне помогало, значит, есть что-то такое в мире, какая-то сила, которая выше нас, значит, наверное, есть Бог...

У Вас, Aнастасия Ивановна, была очень страшная, трагическая жизнь, как и у Вашей сестры. Вы похоронили близких Вам людей, но ведь не Бог сделал так, чтобы они умерли, Бог не хотел их смерти; Вы спросите: кто же? Я не знаю, кто, но я знаю, что Бог любил Маврикия Александровича и Алешеньку. Только ему известно, почему они умерли: их смерть - это часть тайны Бытия. Думаю, что ответил на Ваш вопрос. На этом заканчиваю писать.

До свидания, Aнастасия Ивановна. Люблю Вас, целую. Надеюсь увидеть Вас.

Искренне Ваш Юра.

P. S. Aнастасия Ивановна, я ещё хотел сказать Вам о Луиджи Леви.* Вы совершенно верно поступили, помните? - обещая ждать его в гостинице и не сдержав своё слово, ибо Вы поступили благородно: Вы не обманули его этим, Вы не могли быть его женой, ибо Вы не могли изменить Вашему мужу Борису. Но, как Вы пишите в "Воспоминаниях", Вы не забыли ту любовь его, Луиджи, к Вам и Вашу к нему. У Вас не должно быть угрызений совести из-за этого, ибо Вы ничего плохого Луиджи не сделали и я просто уверен, что, если он жив ещё, помнит о Вас как о самой прекрасной странице своей жизни и любит Вас по-прежнему, хотя его молодость как и Ваша, давным-давно прошла... Ну, а если он умер, то я
думаю что он не забудет Вас даже в раю, ибо Вы подарили ему в тот день в поезде счастье, радость любить человека, ради которого он пошёл бы на всё, которому он бы отдал всё, что у него есть, свою душу, своё сердце и - больше! - свою жизнь! И поэтому, Aнастасия Ивановна, не мучайтесь, не вините себя, а думайте о том, что Вы смогли сделать счастливым человека, Вас полюбившего, что Вы смогли, пусть ненадолго, пусть всего на мгновение сделать так, чтобы человек этот почувствовал самое прекрасное и неутолимое чувство на земле - любовь. Ради этого надо было пережить и выстрадать то, что пережили Вы, и не потому, что Вы заслужили страдания, или Вас наказал ими Господь, - нет, но потому что - я это понял - ради, во имя Прекрасного на Земле надо страдать, любовь искупляется только страданием как то, через которое пошёл на распятие Христос во имя любви к людям. Вы, наверное, не знаете, да и я не знаю, но я верю, что, когда Вам становится тяжело и Вы плачете, на Вас из рая смотрит Луиджи Леви и тоже плачет, а это значит, что есть Бог...
8 марта 1990 г.
(* Луиджи Леви - один из героев "Воспоминаний" А. И. Цветаевой.)

* * *
14 октября 1990
Покров Пресвятой Богородицы

Милый Юра!

Ваше письмо до меня дошло - и я отвечаю. Пишу крупно п. ч. плохо вижу, писать ещё могу, но читать - увы, не могу. Перечитать это письмо - не смогу. Я не верила в Бога всего лет 5-6 из моей 96-летней жизни и только вера в Бога меня поддержала в тюрьмах, на допросах, 10 лет в сталинском лагере на Дальнем Востоке. После этого послана в Сибирь "навечно". (Ссылка кончилась через семь лет).

Я доживаю свою жизнь среди друзей и родных, ещё пишу и печатаюсь. Но - по-старчески - болею и часто ночами плохо сплю, но и тогда Бог не оставляет.

У меня много грехов за жизнь, но я надеюсь на милосердие Божие.

Меня сердечно тронуло Ваше желание повернуть меня к Богу, и радостно сообщаю, что давно вернулась к Нему. Сегодня, в Покров Божией Матери, я молюсь за мою бедную, трудную, немощную Россию. Я высоко ставлю евреев, мой второй муж Маврикий был еврей, а сын Алёша - наполовину.

Спасибо и за то, что утешаете меня насчёт Luigi Levi. И Вы - 1-й человек после Марины, со мной заговорили об этом. Спасибо. Времени - нет, и я до сих пор его помню и прошу простить меня.

Добрые ли доктора Вас лечат? Любите ли Вы их? Если Вы считаете, что Вас лечат плохо - пожалейте, не возненавидьте. Но по В. письму я думаю, что Вы не можете ненавидеть - так ли это? Когда Вам хочется кричать - помолитесь Богу, чтобы Он Вам помог - Он поможет, и Вы знаете это.

Буду молиться о Вас, о вашем здоровии. Постараюсь послать Вам стихи Марины и что-нибудь своё.

Любите ли Вы Ваших родителей, Юра? Тот, кто нарушает 5-ю заповедь ("Чти отца твоего и Матерь твою - и благоти будет, и долголетен будешь на земли"), бывает несчастен. Но если Ваша мама - верующая, она о Вас молится и её молитва спасёт Вас.

Храни Вас Господь!
Молитесь обо мне, прошу Вас, Юра.
Я очень Вас полюбила.

А. Цветаева, на 97 году.

* * *
Здравствуйте, глубокоуважаемая Анастасия Ивановна!

Получил, наконец, Ваше долгожданное и дорогое письмо и прочёл его. От Ваших слов - "Я очень Вас полюбила", мне стало радостно на душе, какое-то мление. Я никогда не ожидал, что сестра Марины Цветаевой полюбит меня. И почему-то косвенно, я подумал, что если Вы могли меня полюбить, то, наверное, и Марина Ивановна смогла бы.

Анастасия Ивановна, Вам Бог уже простил все Ваши грехи через ваши муки; я никогда не был в сталинских лагерях, но я представляю немножко себе, через что Вы прошли.

Вы пишете, что молитесь за Вашу немощную Россию... Бог Россию не оставит, в стране пробиваются демократические ростки нового, не имевшего исторического опыта в России, общества. Многие хотят назад, в коммунизм, в социализм, ибо экономика стремительно падает - они хотят стабильности положения; но как только Россия вернётся к прежнему режиму, самое дорогое, что было завоёвано на баррикадах августовского переворота, т. е. демократия, - в ту же секунду погибнет. Люди ошарашены, они не знают, что делать с частной собственностью, у них нет опыта. Нужно медленно, по крупицам постигать то, что западные страны постигли и забыли. Это очень тяжело, но это нужно русскому народу, если он хочет быть свободным.

Мне очень приятно, что я первый после Марины Ивановны заговорил с Вами о Луиджи Леви. Нет, Анастасия Ивановна, я могу ненавидеть. Это человеческое чувство, которое, как и другие, Бог дал людям. За эти два года, вернее, за четыре, я научился прощать очень многое и очень многих; я прощаю хороших людей, даже сделавших мне больно, ибо они это сделали неумышленно. Но я ненавижу и ненавидел три категории людей: снобов, хамов и циников. Я не могу простить хамство, я не могу подставить другую щеку. Ибо хамы, ударившие по первой, самодовольно ударят и по второй. В этой жизни слабым быть нельзя, а я слабый. Я научился прощать и обрёл душевное умиротворение, какого не знал раньше.

Спасибо Вам, милая, что Вы молитесь обо мне, я тоже буду молиться за Вас. Спасибо за Ваше желание прислать мне книги. Вы спрашиваете, люблю ли я моих родителей. Я, к сожалению, не живу по Библии и согласно заповедям, я не знаю, согласно чему я живу. Я люблю Бога и верю в Него, но я не блюду строгую букву Библии. Может, я и нарушил не только 5-ю, а все заповеди Библии - ведь я Библию никогда от начала до конца не читал, но я люблю мою маму и не всегда её слушаюсь, спорю, доказываю, но всё равно люблю. Если когда-нибудь будет Судный день, то я предстану перед Богом, как перед людьми, и отвечу за свою жизнь на земле. Дай Вам Бог дожить до ста лет и чтобы Вы не болели. Храни Вас Господь тоже.

Хочу очень увидеться, но не знаю, удастся ли. Вы всегда будете в моём сердце, в моей жизни. Я люблю Вас, обнимаю крепко-крепко и целую, как поцеловал бы Марину Ивановну, если бы она сейчас была жива. Я перевёл, как мог, стихотворение Марины Ивановны "Мне нравится, что Вы больны не мной" на английский язык, пошлю через Лену Куклову Вам свой перевод.

До свидания, дорогая Анастасия Ивановна, Ваша фотография у меня дома, смотрю на неё и мне грустно. Спасибо за Ваше дорогое и доброе письмо. Спасибо за то, что Вы - сестра Марины Цветаевой.

Искренне Юра
5 марта 1992 г.

Р. S. Дорогая Анастасия Ивановна, в этом году исполняется 100 лет со дня рождения Марины Ивановны Цветаевой! Какая замечательная и торжественная дата, какой радостный праздник для всех! Сожалею, что не смогу быть с Вами на торжествах в этот день, но даже здесь, в эмиграции, так далеко от России, я буду счастлив тем, что внёс свою, пусть небольшую, лепту по сохранению памяти о Марине Ивановне. Я бы хотел и мечтал прочитать публично моё эссе "Моя Цветаева", но, увы...

Дай Вам Бог силы дожить до этого праздника, услышать самой после стольких лет травли и лжи голоса любви и правды о Марине Ивановне.

Ваш Юра.

* * *
Дорогой мой юный поэт! Отзываюсь на Ваше письмо и стихи, радуюсь их высоте и мастерству и огорчаюсь Вашей болезни. Но буду о Вас молиться и верю в силу молитвы, особенно если Вы к моей добавите и свою. Не теряйте надежды на выздоровление, для Бога неизлечимых болезней нет, они шлются нам как испытание и терпение, но Бог может их снять с нас как нагар со свечи.

Храни вас Господь, и простите промедление моего ответа.
Любящая Вас и молящаяся о Вас

Анастасия Цветаева, на 98 году.
Идёт столетие моей сестры Марины.

* * *
Здравствуйте, глубокоуважаемая Анастасия Ивановна!

Получил Вашу книжку "О чудесах и чудесном" - спасибо большое за неё. Я ещё до конца её не прочёл, но книга очень интересная, особенно рассказ "Икона", который мне понравился больше всех.

Как Ваше здоровье? Вы просили меня молиться за Вас - я молюсь и прошу Бога продлить Вашу жизнь насколько это возможно.

У меня жизнь очень грустная и однообразная; почти ничего не пишу - нет ни физических, ни душевных сил, нет времени писать, читать же невыносимо трудно, чтение даётся мне в муках из-за моей болезни. Как я уже писал, я перевёл несколько стихотворений Марины Ивановны на английский язык как сумел, перевод далеко не профессиональный и не совершенный. Но я старался очень.

Анастасия Ивановна, если Вы можете, благословите, пожалуйста, меня; если бы была жива Марина Ивановна, я бы тоже попросил её благословить меня, но, увы... Дай Вам Боже написать ещё не одну книгу, дай Вам Боже видеть и радоваться солнцу и жизни. Я люблю Вас, Анастасия Ивановна, и никогда Вас не забуду, никогда...

Я надеюсь опубликовать мои стихи, но пока возможности такой нет. Я и хочу и боюсь публикации - страшно, чтоб тебя все знали. Меня всё время гнетёт депрессия, мне очень плохо, но когда я пишу, депрессия как-то отходит, пишу забываясь.

Простите меня, Бога ради, за мои жалобы Вам, но я пишу все наболевшее. Часто теряю желание жить, но потом обретаю его обратно. Я не ропщу на Бога, ибо Бог, видимо, хочет, чтобы я прошёл через всё это дабы глубже, наверно, понять жизнь.

Ну вот, собственно, и всё. До свидания, дорогая Анастасия Ивановна, люблю Вас и помню. Пусть хранит Вас Господь и любит.

Искренне
Юра
21 февраля 1993 г.


* * *
Здравствуйте, глубокоуважаемая Анастасия Ивановна!

Получил давно Ваше незабываемое письмо - спасибо большое за него. Я счастлив был узнать из газетной статьи, что открыт в Москве Дом-музей Марины Ивановны! Я эту статью ношу в нагрудном кармане моей рубашки, у сердца.

Как Ваше здоровье, дорогая? Вы меня просили молиться за Вас и я просил Бога продлить Ваши дни и забрать все Ваши недуги и болезни. Мы с мамой скоро (10 сентября) приедем в Россию, но мы приедем в Одессу, а как же увидеться с Вами в Москве, я не знаю.

Любимая Анастасия Ивановна, я хочу, и это моя самая заветная мечта, чтобы мои некоторые работы о Марине Ивановне (самые лучшие) были представлены как материалы, экспонаты в Доме-музее Марины Ивановны в Москве. Спасибо Вам большое за дарственные надписи на Ваших книгах мне: я всё ещё по-прежнему чувствую, что недостоин знакомства (заочного) с Вами. Мне как-то не верится до сих пор, что я Вас знаю и Вы меня тоже. А если бы Марина Ивановна была сейчас жива, то мне не то что неловко, а мне было бы просто страшно и стыдно за себя, что она меня знает.

Я хочу и одновременно боюсь (!) публикации моих стихов; но я мечтаю (о, если бы это было возможным!), чтобы предисловие к моим стихам написала моя любимая Белла Ахмадулина! Моему счастью не было б предела!

Я пишу понемногу, как могу, перевожу, читаю. Писать всё труднее и труднее, ибо окружающая обстановка тоскливая и вызывающая депрессию. Вдохновения и сил физических почти нет, чувствую себя очень плохо, часто безнадёжно.

Простите меня, Анастасия Ивановна, за такое короткое письмо; я Вас никогда не забуду и буду о Вас молиться. Я люблю Вас как свою бабушку, как будто я Ваш внук. Всего Вам хорошего и доброго. Я всегда буду думать о Вас и помнить Вас, и буду любить.
До свидания.

Искренне Ваш, Юра
1 августа 1993 года

В городе Александрове (Владимирская область РФ), в Литературно-художественном музее Марины и Анастасии Цветаевых (в зале «Под сводами»), горожане встретились с внучкой Анастасии Ивановны Цветаевой – Ольгой Андреевной Трухачевой. Эта встреча была запланирована давно. В августе 2012 года Андрею Борисовичу Трухачеву исполнилось бы 100 лет. Безусловно, здесь, в Александрове, где маленький Андрюша провел немало счастливых дней, хотелось провести вечер его памяти. Ведь именно о дне его рождения в период жизни в Александрове так эмоционально вспоминал и он сам, и Анастасия Ивановна . В августе 1916-го года, когда Андрюше исполнилось 4 года, он впервые понял по-настоящему правило, введенное Анастасией Ивановной и прижившееся в семье: в день рождения ребенку позволяется ВСЁ! Вот как написала об этом сама Анастасия Ивановна: «Год назад, в три года, Андрюша не вполне еще осознал дарованную мною ему на этот день волю: делать что хочет. Но в четыре – зато! Ну и дела! Не было ни минуты покоя: он повез меня на вокзал, и я битый час, если не два, стояла с ним на перроне, переходя по путям «смотреть, как колесики велтятся». На мою тоску и просьбы ехать домой – он безжалостно отвечал: «Мой день лоздения. Вы обессяли»! С утра до ночи он отдавал приказания, зорко следя за их исполнением, отыгрываясь за год строгостей и запретов. Когда был накрыт парадный чайный или ужинный стол, он выразил желание, чтобы его перенести «в сад под больсую липу», что мы с Мором исполнили. Но разочарование ли изменило настроение Андрюши или взяло верх лукавство? «А теперь мне хоцеца, стобы кусали в комнате…» - неумолимо сказал он. И мы потащили все яства назад в дом.… Вспомнив, что ему в течение года запрещается купать кукол, разливая по детской воду,…он в этот день насладился водой всласть и докупал все свои игрушки до поздней ночи.» (А. Цветаева. Воспоминания. В 2-х томах. Т. 2.1911-1922 годы. Издание подготовлено Ст.А.Айдиняном. М.: Бослен, 2008. – 800 с.).

На вечер в музей пришли многие. Когда-то Андрей Борисович принимал активное участие в проведении первых Цветаевских праздников поэзии, многие горожане его хорошо помнят. Директор музея Лев Кивович Готгельф, открывший вечер, тоже был хорошо знаком и даже дружен с Андреем Борисовичем, как и один из главных организаторов первых праздников поэзии, поэт и ученый Владимир Семенович Коваленко.

Ольга Андреевна привезла и показала слайд-фильм (свой первый опыт, как она сказала), скомпонованный на основе фотографий и документов Андрея Борисовича. Перед глазами зрителей прошла вся жизнь этого чудесного человека, очень сложная и трудная жизнь. Уже то, что вечер проходил в зале «Под сводами» - не случайно. Именно здесь, в экспозиции «Александров – столица 101-го километра»,  Андрей Борисович Трухачев представлен  как один из многих персонажей, чьи судьбы связаны с арестами, репрессиями, ссылками. Он прошел через все это и остался прекрасным, добрым и умным человеком, хотя реабилитации ему пришлось дожидаться очень долго (до 1971 года).

Вечер прошел, что называется, на одном дыхании. Во второй его части Ольга Андреевна показала еще один свой слайд-фильм, посвященный юбилейным датам семьи Цветаевых в 2012 году. Это, разумеется,  и 120-летие Марины Цветаевой, и 165-летие И. В. Цветаева, и 100-летие А. С. Эфрон и А. Б. Трухачева, и еще много других славных дат. Этот фильм Ольга Андреевна тоже развернуто комментировала.

(Эльвира Калашникова, учёный секретарь музея)

О.А.Трухачева (...

слайд-фильм об ...

Поэт В.С.Ковале...

с сотрудниками ...

Нина Криворучко

Памяти Анастасии Цветаевой

«А потом – бузина черна»

(М.Цветаева)

                    I.

 

Скорби опять, Россия!

Кто щедр душою – сир.

Сестра Анастасия

Покинула сей мир.

Ушла, как день, как лето,

Ей быть звездой во мгле.

Но меньше в мире света,

Так холодно земле.

Деревья – с золотинкой,

Еще не в янтаре,

Лишь креп кистей бузинных

Как память о сестре.

              II.

«Кто для Аси нужнее Марины?

Милой Асеньки кто мне нужнее?»

(М.Цветаева)

 

Не отменить Всевышнего решенья.

Не нам тревожить дальние миры.

Есть лишь одно на свете утешенье –

Теперь навеки вместе две сестры.

Я верю, что теперь они – едины.

Как в отрочестве, под руку идут

Анастасия – Ася и Марина.

 И милостив бывает божий суд.

Опубликовано в газете «Еврейские вести» (г.Киев). Из фондов музея М. и А. Цветаевых, Феодосия.

Литературная Россия

№6. 11.02.2005

ТЕРЗАЕМА СВОЕЙ СУДЬБОЮ

«Марина родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Я — 14 сентября 1894 года там же (даты приведены по старому стилю. — Л.Г.)», — писала Анастасия Цветаева в своей книге «Воспоминания». В дневнике их матери есть запись: «Четырёхлетняя моя Маруся (так в семье называли Марину. — Л.Г.) ходит вокруг меня и всё складывает слова в рифмы, — может быть, будет поэт?». Так и вышло. Анастасии же был суждён другой творческий путь. «С детства, — признавалась она, — живя рядом с моей сестрой Мариной, и обе среди поэтов: Эллис, Бальмонт, Брюсов, Чурилин, Мандельштам, Парнок — я никогда сама не пробовала писать стихи...». Её выбором стала проза. Первые книги стихов Марины Цветаевой «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» вышли соответственно в 1910-м и 1912-м годах, первые книги прозы Анастасии Цветаевой «Королевские размышления» и «Дым, дым и дым» — в 1915-м и 1916-м годах.

И всё же Муза Поэзии не обошла Анастасию Цветаеву стороной. По её признанию, на 41-м году жизни она, «погрузившись в английский язык (преподавая и глубоко изучая его), — стала писать английские стихи: первое — нерифмованное, один ритм, его похвалили англичане. Затем рифмы полетели ко мне в изобилии, и так возникли уже рифмованные стихи...».

Далее — 1937 год, арест и многолетние скитания по тюрьмам и лагерям. Но и там рождались стихи «в воздух», потому что записать было нечем. В стихотворении «Моей сестре Марине» Анастасия Цветаева, «терзаема своей судьбою» (строка из стиха, давшая название этой статье. — Л.Г.), вопрошала: «Марина! Свидимся ли мы с тобою, / Иль будем врозь — до гробовой доски?». Свидеться им не довелось. Когда Марина Цветаева в 1939 году вернулась в СССР, Анастасия уже находилась в заключении. Там в 1943 году и «узнала — два года от меня скрывали — о гибели Марины. Сам собою иссяк источник стихов».

При жизни Анастасия Ивановна увидела маленький сборничек стихов «Тетрадь Ники» (1992), который крошечным тиражом издала член Общества репрессированных Заяра Весёлая, дочь репрессированного писателя Артёма Весёлого. Настоящая книга стихов Анастасии Цветаевой вышла в 1995 году, уже после её смерти, под названием «Мой единственный сборник». Литературный секретарь Анастасии Ивановны Станислав Айдинян отмечал, что «она настаивала именно на таком простом, ясном названии. Печатать, однако, стихи свои она не спешила, — было много первоочередной, прозаической работы. Но тогда уже зрел замысел подготовить в печать лагерный её роман «Аmоr», где — поэтическая тетрадка из нескольких стихов, посвящённая главному герою — Морицу».

Книга Анастасии Цветаевой «Аmоr», в которую вошли одноимённый роман и повесть «Моя Сибирь», была издана московским издательством «Современник» в 1991 году. Я приобрёл её, прочитал и написал автору письмо, вместе с которым отправил Анастасии Ивановне 41-й номер еженедельника «Литературная Россия» со своей заметкой «Цветаевские чтения в Болшеве» (подписана «Наш корр.» — Л.Г.) и книгу — с просьбой найти несколько слов для памятной надписи. «Это единственная Ваша книга, — писал я, — имеющаяся у меня, и она мне очень дорога. Несколько лет назад обращался к Вам с подобной просьбой. Но ответа не получил, и книга не вернулась...». Вскоре пришёл ответ от Анастасии Ивановны, написанный от руки. Впервые привожу его здесь:

 

5 ХII 91

 

Леонид Михайлович!

Отвечаю на Ваше письмо. Я не помню, чтобы получала книгу с просьбой её надписать (Вы не пишете, какую — «Моя Сибирь» или «Мастер волшебного звона»?) — и чтобы я не отсылала назад эту книгу!

А «Аmor» сейчас надпишу и попрошу сына Вам отослать.

Всего Вам доброго!

Анастасия Цветаева, 97 лет

Р.S. Скоро выйдет моя книга «Непостижимые» — о животных. Д.б., до Нов. года.

АЦ

 

Книгу «Аmor» Анастасия Ивановна надписала так:

Леониду Михайловичу Горовому —

мой 50 лет молчавший роман. Был написан в лагере, чудом уцелел и только в 90 г. в «Москве» (журнал. — Л.Г.) был напечатан. В нем нет вымысла, он автобиографичен. С сердечным приветом

Анастасия Цветаева

97 лет.

5 XII 91, Москва

 

У меня есть несколько книг Анастасии Ивановны Цветаевой, включая четвёртое издание её знаменитых «Воспоминаний». Первые главы из них появились в журнале «Новый мир» в 1966 году. Спустя пять лет первое издание «Воспоминаний», благодаря усилиям известного литератора Маэли Исаевны Фейнберг-Самойловой (1925 — 1994), увидело свет и, по словам Владимира Глоцера, «стало новым литературным рождением Анастасии Цветаевой, начавшей свой писательский путь еще в 1915 году».

«...Мой прелестный редактор, без которого моя книга не вышла бы, — она все бои встречала грудью, она эту книгу родила; я её только выносила...», — говорила о Маэли Исаевне Анастасия Цветаева.

Маэль же Исаевна так отзывалась о «Воспоминаниях» и их авторе:

«Она родилась мемуаристкой, это особый дар. Её «Воспоминания» — замечательная русская проза... Эта проза необычайно привлекательна как раз поэзией подробностей. Даже если бы описанное в «Воспоминаниях» детство не касалось дочерей Ивана Владимировича Цветаева, оно всё равно осталось бы классическим образцом этого жанра... Ни один серьёзный биограф Марины Цветаевой не может обойтись без книги её сестры: помимо переданных в ней деталей, семейной атмосферы, облика юной Марины, о чём уже никто не расскажет, там приведены в нескольких вариантах её стихи, о которых сама Марина забыла: в собраниях сочинений Цветаевой они печатаются со ссылкой на «Воспоминания»... Я предрекала «Воспоминаниям» огромный успех дома и за границей и счастлива, что оказалась права».

Четвёртое издание «Воспоминаний» (1995) стало последней редакторской работой Маэли Исаевны. Я благодарен судьбе за то, что в период работы над цветаевским выпуском альманаха «Болшево», составителем которого являлась Маэль Исаевна, мне довелось познакомиться и общаться с нею, бывать в её доме. Через неё творчество сестёр Цветаевых стало для меня ближе. Кстати, над четвёртым изданием «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой работала и художник Юлия Голованова, участвовавшая вместе с Маэлью Исаевной в подготовке и выпуске   названного альманаха «Болшево».

...Анастасия Цветаева, встречавшаяся последний раз с сестрой в Париже в 1927 году во время поездки к Горькому в Сорренто, о трагических болшевских страницах её жизни узнала годы спустя, тем не менее, когда к 100-летию поэтессы в 1992 году в Болшеве открывался Музей Марины Цветаевой, прислала своё приветствие.

Скончалась Анастасия Ивановна Цветаева 5 сентября 1993 года, немного не дожив до своего 99-летия. Похоронена на Ваганьковском кладбище. Среди тех, кто пришёл проводить её в последний путь, мне запомнились Белла Ахмадулина, Фёдор Поленов, сотрудники болшевского  Дома-музея Марины Цветаевой...

Леонид ГОРОВОЙ

пос. БОЛШЕВО, Московская область

*   *   *

Леонид Михайлович ГОРОВОЙ (род. 1958) - литератор, журналист, краевед.
Окончил военное училище и факультет журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.
Служил в войсках, более 20 лет работает в военной печати. Полковник запаса. В настоящее время - ответственный секретарь журнала МО РФ "Ориентир". Автор многочисленных краеведческих, литературоведческих и критических публикаций в коллективных сборниках, альманахах, журналах и газетах. Один из основателей историко-краеведческого литературного альманаха "Болшево",
выпуск которого посвященный пребыванию М.И. Цветаевой и её семьи в подмосковном Болшеве получил доброжелательный отзыв А.И. Солженицына. Член Союза писателей России.

Юрий Бунчик пишет: «Переписку с Анастасией Ивановной Цветаевой я считаю посланной мне Богом…

Анастасия Ивановна в своих драгоценных письмах благословила меня, молилась обо мне и написала, что любит меня. Её письма согревали меня и помогали мне выжить.

Этими её дорогими письмами и книгами с её автографами, подаренными мне, я буду дорожить, как самым сокровенным, до конца моей жизни. Её портрет висит над моим письменным столом, словно её благословение мне…»

 

Письмо Ю. Бунчика о сёстрах Цветаевых:

Дорогие цветаевцы!   Я никак не ожидал, что стану почётным членом вашего Цветаевского Общества.

Я не цветаевед, я просто очень давно и искренне люблю Великого Поэта—Марину Цветаеву. Спасибо Вам всем, дорогие, за то, что Вы написали мне такие добрые и тёплые письма, за то, что Вы послали мне редкие и уникальные подарки, связанные с М. Цветаевой. Когда я переписывался с покойной Анастасией Ивановной, я ей написал, что буду любить Марину Ивановну даже когда меня уже не будет на свете—этим моим словам я буду верен всю мою жизнь. Переписку с Анастасией Ивановной Цветаевой я считаю посланной мне Богом.

Находясь в эмиграции в Риме, в русской библиотеке, я случайно увидел её «Воспоминания», которые прочитал и запомнил на всю жизнь. Приехав в Америку в 16 лет, спустя два года, моя мама подарила мне редкий фотоальбом с иконографией Марины Цветаевой. С этого фотоальбома и началась моя безграничная любовь к сёстрам Цветаевым.

Анастасия Ивановна в своих драгоценных письмах благословила меня, молилась обо мне и написала, что любит меня. Её письма согревали меня и помогали мне выжить.

Этими  её дорогими письмами и книгами с её автографами, подаренными мне, я буду дорожить, как самым сокровенным,  до конца моей жизни. Её портрет висит над моим письменным столом, словно её благословение мне.

Я перевёл 34 стихотворения Марины Цветаевой на английский язык—мои переводы далеки от  совершенства, они ни в коем случае не канонические,—я просто перевёл их как мог, как мне подсказывало моё сердце... Я также написал стихи и эссе о ней на русском языке.

Когда я писал о Марине Цветаевой, я всегда чувствовал к ней благоговение и уважение, я преклоняюсь перед ней, она один из самых любимых мною русских поэтов. Я счастлив, что  люблю её и её творчество, я также счастлив тому, что Вы хотите передать для Цветаевских музеев мои работы, ей посвящённые, но я бы не хотел, чтобы моё имя знали во всей  России и, тем более, во всём мире, ибо я не считаю себя «большим» поэтом. Все книги Марины Цветаевой и книги о её творчестве я свято берегу на своих книжных полках, я стараюсь читать как можно больше о ней, я храню многие её фотографии и портреты. У меня две Святыни—это Пушкин и Цветаева...

Я также храню чудесные «Воспоминания» А. И. Цветаевой, подаренные мне моей мамой, я их очень люблю, так как они написаны необыкновенным по своей красоте русским языком... То, что Вы избрали меня членом Цветаевского Общества, огромная честь для меня, быть может, мною не заслуженная...

 Я счастлив быть русским литератором и служить  русской литературе, и в её лице—прекрасной и возвышенной М. И. Цветаевой...

 

С любовью ваш Юра
18 февраля 2013 г., Нью-Йорк.

Сказка о Марине Цветаевой

    ...  Жила-была на свете ласковая девочка, звали её Мариной. Она родилась в ХIХ веке в Москве. Она жила в небольшом доме на тихой и немноголюдной улице—в Трёхпрудном переулке—старинной улице Москвы. С самого раннего детства девочку окружали в её доме те особенные предметы, без которых она не могла жить. Эти предметы и определили тот воздух, ту атмосферу в  доме, которые Цветаева вдыхала не только всей грудью, но—больше—всей своей душой. Письменный стол, настольная лампа, карандашница, книжные полки с любимыми книгами, обои в золотых звёздах—это были не просто предметы, это были одухотворённые живые вещи, столь любимые  и необходимые Цветаевой, без любви к которым невозможно литературное творчество. С этих предметов и начинается, вернее, рождается любовь к литературе. Любовь к прекрасному зарождается у ребёнка с детства: у одних к живописи, у других к музыке... Когда Марину Цветаеву в детстве пытались учить игре на фортепиано, у неё не было этой любви к музыке: у девочки в душе рождалась другая любовь—любовь к слову, к литературе. Почему же именно к слову? Тяга же к слову, к творчеству через слово необходима писателю так же, как музыканту музыка, а художнику живопись—все они преображают наш мир и делают его прекрасным. Видимо, поэтому маленькую Марину и потянуло к литературе, так как только через неё она могла высказать то, что хотела, то, о чём мечтала, то, чем жила: свою любовь к маме, так рано ушедшей от неё, любовь к книгам и к книжным героям, любовь ещё детскую и немного наивную к миру, которого она ещё не знала, но искренне верила, что мир этот добрый и справедливый; только много позже она узнает этот мир  по-настоящему, по-взрослому, и наивность уйдёт; она расплатится сполна с этим, реальным, миром в выстраданных от него словах:

                                                                Пора снимать янтарь,

                                                                Пора менять словарь,

                                                                Пора гасить фонарь

                                                                Наддверный...

 Но это всё будет потом, ну а пока Цветаева живёт в выдуманном ею мире—в мире, где все люди любят и жалеют друг друга, в мире, где никто никому не сделает больно, потому что все люди в этом мире хорошие, добрые и благородные...Когда-то Цветаева обронила такую фразу: «В этой жизни ничего нельзя». Я очень много думал над этой фразой—что она имела в виду? Чего нельзя в этой жизни? Жить—нельзя?  Цветаева жила в сказке, в своей сказке не потому, что не знала, что эта сказка не реальна, но именно потому, что, только в сказке этой живя, она могла унестись в тот сказочный, феерический мир, созданный её воображением и фантазией, в котором ей было хорошо и радостно, в котором царила любовь, а не ненависть.

Цветаева жила в своей сказке ещё и потому, что без этой сказки не были бы созданы её самые лучшие и талантливейшие произведения, ибо сказка помогала реальности, а реальность—сказке. И обе жили в унисон и сосуществовали друг с другом. Бог, видимо, хотел, чтобы на свет родилась Цветаева, и нам не дано понять Его сокровенной тайны... Каким образом западает в душу ребёнка то плодородное зерно, которое зовётся талантом? Ведь мы не можем, в конце концов, заглянуть в его душу и увидеть это зерно. Я думаю, что это зерно запало в душу Цветаевой-девочки не только благодаря особенной атмосфере всего цветаевского дома, высококультурных и высокоинтеллигентных традиций, переданных сёстрам Цветаевым от их отца и матери, но ещё и потому—и это самое главное,--что Марина Цветаева(в детстве) видела и воспринимала окружавший её мир как Поэт, так как  мир вокруг неё преломлялся в таких красочных витражах, которые отражались в её душе как нечто волшебное, новое, солнечное, янтарное, счастливое. Это был её мир, и вот из этого мира и заструились её сказочно-волшебные стихи! Заструились, ибо не было в её душе больше сил их сдерживать. Так начинает журчать весною родник, не в силах заставить себя перестать изливаться; так разливается широкая река, затопляя и заливая собой берега; так начинает литься солнечный свет, рассыпаясь в миллионах играющих бликах на траву, на асфальт, на листву деревьев. Так струится само сияние, исходящее от чудотворного Спасителя к людям. Так ещё проходит жизнь, когда ты с нею расстаёшься, когда солнечный закат мягко ложится на уставшую землю, гладит её и земля начинает потихоньку засыпать.

Закат даёт земле знать, что пришла пора расставаться, что другого такого заката у неё уже не будет. Земля же боится прощания, просит закат повременить, но он говорит земле, что бояться ей нечего, что она увидит новый, ещё более прекрасный закат, ибо за расставанием всегда будет другая встреча, что после ухода из этой жизни будет приход к другой. И не из жизни ли другой к нам несутся стихи Марины Цветаевой?  Не из той ли жизни, в которой—всё можно? Не из той ли жизни, где жизнь должна быть сказкой, а сказка—жизнью? Где поэты не должны ходить по острию ножа и резать свои босые души? Где не должна висеть в Елабуге Цветаева, а должна жить и творить; где не должен быть убитым Есенин и лежать с пулей в сердце –Маяковский; где ни Ахматова и ни Пастернак—никто из русских поэтов и писателей—не должны быть травимыми и гонимыми.  ХХ-й век наглядно показал, как далека эта сказка от реальной действительности, и всё-таки, если бы мир жил без сказок и люди бы в них не верили, не было бы того, что составляет суть  жизни всего человечества—искренней веры в счастье. Наверное, в эту сказку и верила Марина Цветаева с самого детства и до конца жизни?

 Может быть, этой сказкой она сейчас на небе и живёт?..

                                                                                                  январь (1997-2011)