Гоголевский вечер

Сцена 3

Марья Антоновна: Ах!
Хлестаков: От чего вы так испугались, сударыня?

Марья Антоновна: Нет, я не испугалась.
Хлестаков: Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, мне очень приятно, что вы приняли меня за такого человека, который... Осмелюсь ли спросить вас: куда вы напмерены были идти?

Марья Антоновна: Право, я никуда не шла
Хлестаков: Отчего же, например, вы никуда не шли?

Марья Антоновна: Я думала, не здесь ли маменька. Вы занимались важными делами
Хлестаков: А ваши глаза лучше, нежели важные дела... Вы никак не можете мне помешать; никоим образом не можете; напротив того, вы можете принести удовольствие.

Марья Антоновна: Вы говорите по-столичному.
Хлестаков: Для такой прекрасной особы, как вы. Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить стул? Но нет, вам должно не стул, а трон.

Марья Антоновна: Просто, я не знаю... Мне так трудно было идти (садится)
Хлестаков: Какой у вас прекрасный платочек!

Марья Антоновна: Вы насмешник, лишь бы только посмеяться над провинциальными.
Хлестаков: Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку.

Марья Антоновна: Я совсем не понимаю, о чём вы говорите: какой-то платочек... Сегодня какая странная погода.
Хлестаков: А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода.

Марья Антоновна: Вы всё эдакое говорите... Я бы вас попросила, чтоб вы мне написали лучше на память, какие-нибудь стишки в альбом. Вы, наверное, их знаете много.
Хлестаков: Для вас, сударыня, всё что хотите. Требуйте, какие стихи вам?

Марья Антоновна: Какие-нибудь эдакие – хорошие, новые
Хлестаков: Да что стихи! Я много их знаю

Марья Антоновна: Ну, скажите же, какие же вы мне напишите?
Хлестаков: Да к чему говорить? Я без того их знаю

Марья Антоновна: Я очень люблю их...
Хлестаков: Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О, ты что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!» Ну и другие... теперь не могу припомнить; впрочем, это всё ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда... (придвигает стул)

Марья Антоновна: Любовь! Я не понимаю про любовь... я никогда и не знала, что за любовь (отодвигает стул)
Хлестаков: (придвигая стул) Отчего ж вы отодвигаете свой стул? Нам лучше бы сидеть близко друг к другу.

Марья Антоновна: (отодвигаясь) Для чего ж близко? Всё равно и далеко
Хлестаков: (придвигаясь) От чего ж далеко? Всё равно и близко

Марья Антоновна: (отодвигаясь) Да к чему ж это?
Хлестаков: (придвигаясь) Да ведь вам только кажется, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я счастлив был, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.

(появляется Анна )

Ведущий 1: «Знаю, - говорил писатель, - что имя моё после меня будет счастливее меня...» И он оказался провидцем. Гоголь оказал исключительно сильное влияние на всё последующее развитие русской литературы и русской культуры в целом, причём характер этого воздействия и понимание глубины его творчества с течением времени всё более и более углубляются. Как писал В.Белинский, «...Гоголь – поэт, поэт жизни действительной. Его творчеству присущи простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния»

Ведущий 1: Провидчески звучат сегодня строки, которыми обрывается рукопись второго тома романа «Мёртвые души»: «Но оставим теперь в стороне, кто кого больше виноват. Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноземных языков, а от нас самих... Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-нибудь о том, что такое благородство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку. Я приглашаю рассмотреть ближе свой долг, обязанность земной своей должности...»